— Обокрали ее, — послышался голос.
— Ну что теперь, стоять будем…
— Так, — сказала кассирша. — Давайте сосиски.
Она железной хваткой вознесла пакет с тремя жалкими сосисками и отложила в сторону.
— Найдете кошелек, подойдете без очереди!
— В карманах, в карманах порыщи!
— Упал?
Как могли, расступились. Все стали смотреть себе под ноги.
— Следующий, — провозгласила кассирша. — Ну что стоишь как чучело.
Алина бестолково топталась по ту сторону кассы и шарила руками по карманам. Уже разошлись те, кто был за нею.
Закусив губу, потупившись, с полузакрытыми глазами пошла вон.
Вдруг ее догнала кассирша, уже в дверях, и сунула ей пакетик с тремя сосисками.
Алина дико испугалась, покраснела, стала отказываться.
— Бери. Они не обедняют, — мрачно сказала кассирша. — Сами тащут целыми сумками. А ты кормящая мать.
Она кивнула на бугристую грудь Алины.
Алина взяла сосиски, побрела прочь и тут же вскочила в первый попавшийся автобус… Совершенно не туда поехала, красная от стыда.
Пересаживалась, добралась вовремя в роддом. Там ее проводили в комнату, дали пеленку, дали баночку. Налила стакан воды из графина, выпила.
Стала запихивать сосиски в пустую сумку, не выдержала, съела две штуки.
Села сцеживаться.
Закончив, съела еще одну ледяную сосиску.
30. Самара Геннадиевна и Сергей
В это время у Тамары Геннадиевны был разговор с зятем.
Тамара Геннадиевна, мать умершей Маши, явилась за ее вещами.
Они сидели в большой комнате. На столе лежала пачка фотографий и какие-то документы.
— Где Машин паспорт, Сергей?
— Должен быть в роддоме.
— Они говорят, что отдали вам.
— Не было такого. Вы что! Я приехал к окошку, мне сообщили… о смерти… И я все, уехал. Кто мне что дал?
— А как мы будем оформлять все?
— Не знаю.
— Так… А ребенка вы нам отдаете?
— Нет. Зачем? У ребенка есть отец.
— Но вы же едете за рубеж?
— Нет. Я не еду.
— А кто будет смотреть за младенцем?
(Так и сказала, «младенцем».)
— Няню найду.
— Отдайте его мне.
— Нет.
— Сергей! Это ведь обуза на многие годы! На всю жизнь! И на ком вы еще там женитесь, мачеха всегда хуже бабки!
— Я принял решение твердо.
— Что-то здесь не то… Вообще много странного. Я хочу кое о чем вас информировать, Сергей.
— Да, — каменно откликнулся он. — У меня нет времени, простите. Надо еще на работу заскочить.
— Успеете заскочить и соскочить — значительным тоном сказала бывшая теща.
Что это? Она что-то заподозрила?
В квартире ни следа присутствия Алины. Ни зубной щетки, ничего. У нее же из имущества только две бутылочки, две больничные пеленки и баночка из-под майонеза. Одна пеленка, высохшая, на батарее. Все это он спрятал в холодильник. Туда бывшая теща не сунется.
— Вы на похороны хоть придете?
— Не волнуйтесь. Приду, Тамара Геннадиевна.
Она уже собрала фотографии дочери, ее книжки, тетрадки. Одежду не тронула.
— Да, Маша там. А мы тут. Это несправедливо, дорогой (горячая грузинская тоска в голубых глазах). Я должна была раньше уйти.
— Что вы.
— Послушай (начала она с ужасным напором). Нашего мальчика подменили. Я это знаю точно.
Воспаленный вид, свистящий голос. Сошла с ума.
— Вчера я сидела в машине около роддома, подъехала черная «Волга», номер у меня записан, мужчина вошел с букетом и через час вышел с женой и ребенком. Они вынесли вашего ребенка, Сережа. Я поехала вслед за ними. Я знаю, где они живут. Дом знаю. Вас это интересует, Сережа?
— Конечно. Разумеется. Еще бы.
— Вот!
— …Только этого не может быть.
— Хорошо. Мы останемся при своем. Я украду того мальчика. Это наш мальчик. Вы будете растить кого хотите.
— Красть детей — это не есть хорошо, — сказал Сережа Машиным голосом.
— Украла она нашего малыша. Она должна была взять того, которого родила эта одиночка… Ну, которая отказница. Они объявили его умершим, им так удобнее, не надо оформлять много бумаг. И, я так предполагаю (тут она поджала на секунду губы), не надо платить матери за проданного ребенка. Понятно?
— Не совсем.
— Короче, этот якобы мертвый ребенок предназначался этой Киркорян. Но! Она увидела нашего Сереженьку и стала кричать, что это вылитый ее муж и она берет его. У меня же мама грузинка. И ваш ребенок с темными волосами! Несмотря на то, что вы оба с Машей светлые.
— У меня отец кубанский казак, тоже был черный, с черными усами. Директор племзавода. Мама светлая.
— Мама ваша жива?
— Оба погибли в автомобильной катастрофе.
— Царствие небесное им (перекрестилась). Ну вот. Эта Киркорян, у нее муж большой человек в прокуратуре. Главврач у нее на крючке, я не знаю почему, но это точно. В этом роддоме воруют детей уже давно. Ясно?
— Ясно. Вы успокойтесь, Тамара Геннадиевна.
У нее, как у всех умалишенных, все выстроилось в стройную систему. Образовалась цепочка логически вытекающих друг из друга последствий.
Финалом должно быть преступление.
— Вам чаю дать?
— Нет! И не выдавай меня за психбольную! У меня есть свидетельница. Софья Станиславовна Дорш. Запомни!
— Кто такая?
— Уборщица, в настоящее время отбывает срок, алкоголичка.
Приехали.
— Ее показаниям никто не поверит.
— Я ведь не скрываю, кто она. Я поверила, этого достаточно.
— Слишком много преступлений — этого объявили мертвым, того на этого поменяли, а преступление совершила жена прокурора. А свидетель сидит в тюрьме, да?
— Не сидит. Она отрабатывает в роддоме условный срок.
— Просто какие-то чудеса, — машинально откликнулся Сергей и подумал, что спорить бесполезно. Надо со всем соглашаться. А то она в запале вообще наворочает дел.
— Я только верну нашего ребенка.
— Вас посадят, вы знаете?
— Сережа, они не посмеют вызвать милицию. Хоть ее муж и прокурор в больших чинах… Не посмеют. Я все описала, всю историю, и отдаю ее на хранение вам. Если со мной что-то в этом духе произойдет, отдайте эту тетрадь куда-нибудь на радио «Свобода».
