А как эта девка, что чувствует? Ведь у нее умер ребенок. И она сейчас собирает молоко для чужого сына. То есть думает о нем, заботится. Видно, кумекает, что от этого все зависит, вся ее будущая жизнь. Во всяком случае, на ближайшие три года.
Он вернулся домой. Алина сидела перед телевизором. На кухне стояли пустые чистые бутылочки.
— А что, ты не ездила молоко отвозить?
Усмехнулась.
— Ездила. Это мне дали чистые на завтра.
Помолчала.
— Это… Мне вы даже на дорогу не оставили… Я бесплатно на троллейбусах ехала.
— А. Вот тебе.
Положил деньги на тумбочку у кровати.
— Знаете… Мне ведь главврач сказала, что вы заплатите…
— За что?
— Ну, за всю эту историю…
— Мы и заплатили. Я деньги ей отдал.
— А мне?
— А она ничего не передавала?
— Откуда.
— Ммм. Ну что, этих денег от нее не дождешься.
— Да.
— Пролитое молоко, как говорят англичане.
— Да?
— А больше у меня нет. Я на выхлопе. И так занял много.
— Ну тогда ладно, — сказала Алина. — Обманули меня, стало быть.
— Да, стало быть так. И меня в том числе.
Облегченно вздохнул.
Ушел на кухню, оттуда крикнул:
— Есть будем?
— Да спасибо, — ответила она.
— Что, поела?
Телевизор бубнит что-то.
Так. Стало быть, каждый будет есть в одиночку?
Сергей собрался с силами.
Он мог готовить вообще только яичницу и картошку в мундире. Помыл картошку, с грохотом водрузил кастрюлю на огонь. Поставил сковородку. Налил в нее масло. Разбил туда четыре яйца. Зашкворчало. Бросил в месиво заветренный остаток колбасы. Зажарилось. Принес сковородку на стол.
— Будешь яичницу? — крикнул он в комнату.
Она все-таки расслышала, вырубила телевизор и сказала:
— Можно.
Но тут она не ела точно. В холодильнике сколько было сыра и тот кусочек колбасы, столько и оставалось. Хлеба тоже не убавилось.
— Тебе надо поправляться. Имей в виду.
Сказал и засмеялся. Вроде как ты, корова, должна молоко давать.
— Да.
Сергей поделил яичницу напополам. Нарезал хлеб. Картошка варилась. Сунул поверх картошки две сосиски.
Она тихо, деликатно ела. Неторопливо. Маленькими кусочками. Сергей жрал как после дня на заводе.
Маша всегда встречала его обедом. Изобретала что-то… Всегда салфетки белоснежные крахмальные, свечка в старинном подсвечнике, цветочек в хрустальном стакане.
— Нам нужно продуктов бы купить. Я без Маши как-то и не ел…
— Я могу завтра после молока, когда отвезу, зайти в магазин. Я уйду в семь утра. Вернусь, наверно, в девять.
— В смысле оставить тебе еще денег?
— Да. Я потом принесу чеки.
— Чеки? Ну давай…
— А где тут магазин?
Обманет, конечно. А какой выход? Скоро тут появится сын. Так или иначе она должна будет вести хозяйство. Дай бы Бог не сбежала. Да нет, ей некуда идти.
— Магазин получше тут, на Нижегородской. Из подъезда налево и на углу.
— Что купить?
— Ну что будет.
— Молока, кефира…
— О, я не большой специалист по молочному. Этого мне не надо.
Пауза. Алина смотрит в сторону. А, это же ей нужно молоко.
— Мне бы сосиски, — автоматически продолжал он. — Колбасу… Рыбные консервы.
— А это бывает?
— Ну да. Выбрасывают. Правда, большие очереди. Я не могу стоять. А это мне дали на работе, у нас раз в неделю заказы.
— А я ела в столовой всегда.
(Про рестораны она будет молчать.)
— А ты где жила?
— В общаге. Но я уже послала заявление туда насчет академического отпуска… Меня, наверно, выселили. Вещи мои, скорее всего, пропали… Подруги говорят, в моем блоке уже живут другие. Насчет вещей ничего не знают. Меня забрали в больницу из аэропорта…
Задумалась чуть ли не со слезами на глазах.
Сергей поспешил встрять:
— Машины вещи остались… Вы вроде одинаковые.
— Вы знаете, мне не хочется.
Честно сказала.
— Хозяин барин. А вообще ты откуда?
— Дом у меня был. На станции Загорянка. Мама умерла.
— От чего?
— От туберкулеза. Последний год была в больнице, умерла в санатории в Крыму. К ней не пускали. Похоронили там.
— Понятно.
— Пока могла, она в Москву ездила на работу. Торговала на рынке до последнего…
— Понятно.
— …семенами цветов. А там бывает очень холодно. Она была по специальности растениевод, закончила сельскохозяйственную академию. Но потом я родилась. Она вставала в четыре утра и по морозу каждый день кроме понедельника ехала на рынок. Там еще надо было платить за место… Сначала приходилось торговать на улице… В каникулы мы ей помогали.
— Трудовое воспитание.
— А, у нее уже не было сил. Постоянные плевриты.
— А отец?
— А отец нас покинул. Это уже когда мать умерла, он пришел и заселился с женой в наш дом. Я поступила в университет к тому времени, жила в общежитии… Брат пошел в армию… Приезжаю на выходные — там собака отвязанная бегает, и какая-то тетка стала говорить, не шастай сюда. Отец показался на крыльце и махнул мне рукой, уходи. А брат после армии женился, сунулся туда, ему говорит эта же тетка, не пущу, и он ушел жить к жене в Дедовск. А у отца уже каких-то двое детей…
— Дела, — скучно сказал Сергей.
— Но у меня была перспектива аспирантуры… С общежитием в ДАСе. В доме аспирантов. Мой научный руководитель предложила мне…
С упором на «предложила». Понятно. Намекает, что была честной студенткой.
— Ты на каком факультете?
— Я на русском отделении филфака. Древние памятники. Ну это малопопулярно.
— Во как. Знаешь старославянский?
— Ну как сказать знаю… Это же мертвый язык. Много неясного. Я два раза ездила в экспедиции археологические. Господин великий Новгород, слышали?
Строит из себя ученую. А сама была занята, разумеется, личной жизнью. Что и кончилось полным крахом. Ребенок помер, жить ей негде. О, тоска зеленая.
