Тот спектакль прошел один-единственный раз на грубо сколоченной сцене, перед сотней человек, и было это в позапрошлом веке. Но тогда между Гамлетом и Офелией пробежало нечто, чего не предполагалось по Шекспиру, и чему потом будет посвящен не один цикл блистательных стихов Александра Блока. А началось все в маленькой, наспех оборудованной гримерке. Люба в полупрозрачном платье, с венком из полевых цветов на длинных распущенных волосах, а Саша Блок в черном бархатном берете, примостился у ее ног. Неожиданно, то ли от волнения, то ли от накативших на них чувств, они стали говорить о чем-то очень личном. А главное, смотрели друг другу в глаза и становились все ближе и ближе. После этого разговора, когда между ними промелькнула та единственная искра, о которой столько пишут поэты и писатели, они вышли на сцену.
Потом Мария Бекетова еще долго будет вспоминать об этом спектакле и запишет: «О главных играющих… Стихи они оба произносили прекрасно, играли благородно, но в общем больше декламировали, чем играли… На Офелии было белое платье с четырехугольным вырезом и светло-лиловой отделкой… В сцене безумия слегка завитые распущенные волосы были увиты цветами и покрывали ее ниже колен. В руках Офелия держала целый сноп из розовых мальв, повилики и хмеля, вперемешку с другими полевыми цветами… Гамлет в традиционном черном костюме, с плащом и в черном берете. На боку – шпага».
Об этом напишет лирические стихи и Саша Блок. А много лет спустя признается: «Мои лирические стихи… начиная с 1897 года можно рассматривать как дневник». И дальше он будет писать, стараясь запечатлеть свою любовь к этой строгой, суровой девушке. «Помню ночные возвращения из Боблова шагом, осыпанные светлячками кусты, темень неприглядную и суровость ко мне Любовь Дмитриевны».
А потом лето кончилось. Она доучивалась в гимназии, он ходил в университет. Виделись мало, он был – весь порыв и ожидание, она – холодна и недоверчива. Лето 1899-го прошло спокойно: на столетие со дня рождения Пушкина играли сцены из «Бориса Годунова» и «Каменного гостя». Блок снова томился и выжидал, Люба казалась безразличной. На следующее лето к спектаклям Блок охладел, а вернувшись в Петербург, перестал бывать у Менделеевых. Неизвестно, как бы сложились дальше эти странные, нервозные и недосказанные отношения, если бы не его величество всемогущий Случай.
На Пасху 1901 года Сашура получил в подарок от матери книгу стихов Владимира Соловьева… и погиб. Почему погиб? И чем же мог настолько покорить его Соловьев, чтобы изменить свою жизнь? Для того чтобы это понять, нужно окунуться в атмосферу той России, в которой жил Блок. А точнее в модные течения, царящие в литературе. Обратимся к воспоминаниям Нины Берберовой. Она пишет: «К 1890 году, в эпоху, которую обычно именуют „эпохой политической реакции“, в русской литературе возобладала примитивная „гражданственность“. Она шла вразрез с великой русской поэтической традицией – традицией Пушкина, Лермонтова, Тютчева. Некрасов повел русскую поэзию по тупиковому пути: политическая тематика, бунт против режима, любовь к униженным… От писателя требовали, чтобы он служил общественным интересам. От поэта ожидали сострадания к „страдающим братьям“ или борьбы за лучшее будущее. К месту и не к месту вспоминали слова Некрасова:
Поэтом можешь ты не быть,
Но гражданином быть обязан.
Те же, кто не желали быть прежде всего „гражданами“ и хотели оставаться поэтами, искали прибежища в философии…»
Среди поэтов-философов особенно выделялся Владимир Соловьев. Его считают одним из первых «чистых символистов». В основном он писал о том, что земная жизнь – всего лишь искаженное подобие мира «высшей» реальности. И пробудить человечество к истинной жизни может только Вечная Женственность, она же Мировая Душа. Впечатлительный, тонко чувствующий Блок сразу поддался этому учению. И к 1898 году Блока целиком и полностью захватила идея: Вечная Женственность стремится воплотиться в его поэзии не как объект зарождающейся любви, а как смысл и цель мироздания. И благодаря поэзии Владимира Соловьева, перегруженной идеями апокалипсиса, насквозь пронизанной духом Фауста Гёте, для Блока все то, что почти на уровне подсознания зрело в душе, вдруг обрело форму. И потом он сам об этом напишет: «Семейные традиции и моя замкнутая жизнь способствовали тому, что ни строки так называемой новой поэзии я не знал до первых курсов университета. Здесь, в связи с острыми мистическими и романтическими переживаниями, всем существом моим овладела поэзия Вл. Соловьева. До сих пор мистика, которой был насыщен воздух последних лет старого и первых лет нового века, была мне непонятна; меня тревожили знаки, которые я видел в природе, но все это я считал субъективным и бережно оберегал от всех». Поэтому Блок без долгих размышлений и определил суровую Любу в носительницы той самой Вечной Женственности и заодно – в Прекрасные Дамы.
О своих чувствах Саша не рассказывает никому, кроме матери. Александра Андреевна поддерживает сына.
Он по-прежнему поглощен своим увлечением театром и старается не пропускать ни одного стоящего спектакля. И о чудо!.. На премьере встречает ее! Прекрасную Даму! Давали короля Лира. Люба сидела полностью растворившись в действии пьесы. Тем более что Лира играл сам Салиньи. Блок подошел к ней. Люба подняла на него глаза и удивилась, как же он изменился. И как же стал хорош! Они заговорили о чем-то совсем незначащем. Блок больше молчал. Теперь он стал совсем немногословен. И все же поразил Любу своей начитанностью. Из театра вышли вместе. Падал снег и кружил точно рой веселых белых мух. Саша прочел ей стихи. Но Люба их не совсем поняла. «Нет, все-таки очень странный юноша, этот Саша Блок» – подумала про себя Прекрасная Дама, даже не догадываясь, что ее уже возвели на пьедестал. А Блок шел рядом и смотрел на красивое, суровое лицо девушки. Мимо пробежал мальчишка – разносчик газет и закричал: «Самоубийство студента! На первой полосе!»
«Да, – подумал Блок, – если она не ответит мне взаимностью, останется только застрелиться». А еще… Он подумал, что роман с Ксенией чересчур затянулся и пора с этим что-то решать. Но решать не хотелось. Хотелось, чтобы оно все как-то само собой закончилось, без бурных объяснений, мелодрам и прочей ерунды. От одной мысли, что предстоит разговор с Ксенией, ему становилось совсем грустно и даже тошно. А Люба все шла и шла впереди него, не зная о том, что его тревожит.
В этом же году Блок пишет изумительные стихи о Прекрасной Даме, и созданное им за последующие три года останется в русской литературе непревзойденным образцом чистоты, возвышенности и очарования. Но об этом он еще и сам не знает. Зато знает точно, что сделает утром следующего дня…
С утра он пойдет в оружейную лавку и купит себе револьвер, спрячет его в нагрудный карман и будет искать встречи с Любовью Дмитриевной. Если же она откажет ему во взаимности, то решительно и непременно застрелится. Однако к вечеру он уже был в том особом состоянии, когда его воображению являлась Она. И ему дано только смотреть на нее и благословлять. Вот так, кружа зимним вечером на Васильевском, он снова встретил Любовь Дмитриевну. Она шла на курсы. Блок пошел за ней, не спуская глаз, но все же не решаясь подойти к Прекрасной Даме. На следующий день все повторилось. И вскоре это переросло в своеобразный ритуал. Хождение около островов и в поле за Старой деревней, у устья реки. Солнце опускалось в воду, небо становилось красным, стояли короткие светлые ночи, одно время года сменялось другим, а Блок все кружил и кружил по вечернему городу, молчаливый паж Прекрасной Дамы, пытаясь прочесть знаки земли и неба. «В том же мае я впервые попробовал внутреннюю броню – ограждать себя от Ее суровости…»
