Сильвестров приподнял руку, выставил вверх указательный палец. Мирзоев остановил видео, подбежал к креслу.
– Да? – спросил снизу.
– Фуфло, – отчетливо буркнул Сильвестров. – Фуфло это все.
– Но Глеб, – Мирзоев занервничал, – Глеб, мы прогоняли через фокус-группы, очень неплохие, очень…
– Какие, нахер, фокус-группы? – Сильвестров подался к нему. – Ты что, нью-йоркских домохозяек опрашивал? Ты кому арапа заправляешь, зайка? Мне?!
В подвале стало тихо. Мирзоевская команда замерла, лица застыли – с такими лицами знатоки слушают Вагнера.
– Мне любопытно, это ты меня за идиота держишь, – Сильвио выпрямился в кресле, – или ты сам идиот?
Он не повышал голоса, но даже операторы в дальних углах огромного зала слышали его. Привстав и вытянув шеи.
– «Кулак Сатаны», – мрачно сказал он. – Центр управления концом света. Генштаб Армагеддона. Страх и ужас двадцать первого века…
Сильвио замолчал, точно задумался. Откуда-то, из параллельной вселенной, скорее всего, долетела песня – фальшивый женский голос выводил цыганский романс про наш костер.
– И ты хочешь вот этим мультиком, – Сильвестров ткнул в пустой экран, – напугать весь мир… Вот этой доморощенной анимацией…
Он поднялся, выпрямился. Мирзоев безвольно качнулся вперед, мне вдруг показалось, что он сейчас припадет к ногам Сильвио, начнет целовать его ботинки. А Сильвио пнет его, оттолкнет. Ничего этого не случилось, увы.
– У нас всего один шанс. Всего одна попытка. Мы должны так напугать их… так… – Сильвестров сжал кулак. – Мир должен остановиться. В ужасе застыть… Как тогда, в сентябре, когда башни рухнули… Шок! Вот что мне нужно! Шок!
Брезгливо взглянув на Мирзоева, добавил:
– А не мультики, – повернувшись к охране, вежливо попросил: – Придушите его. Прямо тут.
Мирзоев замер, его лицо в одно мгновение стало лимонно-желтым. Оно не выражало ничего, как гипсовая посмертная маска. Маска мертвеца. Два охранника, деловито и без суеты, принялись душить Мирзоева: один обхватил его сзади и приподнял, другой сдавил горло. Клещи огромных рук смяли шею, как тряпку. Мирзоев из лимонного стал пунцовым, даже кисти беспомощных рук стали цвета спелой малины. Экзекуция проходила в полной тишине.
Сильвестров внимательно, с каким-то особенным, почти детским, любопытством вглядывался в лицо задыхающегося.
– Прекратить! – неожиданно звонко гаркнул он.
Охранники отпустили Мирзоева, тот беспомощно рухнул на пол. Открыл глаза и сел. Раскачиваясь, будто пьяный, он попытался подняться, но руки подламывались. Ноги тоже не слушались. Он все пытался и пытался, но только скреб сапогами по бетону, как сломанная заводная игрушка. Сильвестров наблюдал, ухмыляясь чуть брезгливо, но в целом, похоже, благосклонно. Мирзоеву удалось встать на четвереньки.
– Поди, лапуля, сюда, – ласковой рукой поманил его Сильвестров. – Поди-поди, не бойся…
Мирзоев поднялся, шатаясь пошел к ящикам. За ним тянулся мокрый след, сзади на штанах Мирзоева расплывалось темное пятно.
– Ну вот видишь, – ласково сказал Сильвестров и наклонился. – Видишь? Вот что такое шок. Теперь ты понял, что нам нужно?
Мирзоева качнуло, он ухватился за ногу Сильвио.
– Прости… – просипел он. – Прости, Глеб… Я… я…
– Да уж… Ты… – Сильвио присел на корточки и, будто оправдываясь, сказал: – А то ведь ты вон вырядился в малиновый камзол, как медведь в цирке, галуны золотые… Ну что это такое, а? Штаны-галифе. Сапоги лаковые… Мультики мне показываешь…
– Прости…
– Да уж…
– Прости!
– Да ладно. Иди уж.
Мирзоев послушно развернулся и пошел.
Сильвестров, сидя на карачках, вытащил из кармана пальто револьвер и выстрелил Мирзоеву в затылок. Тот упал. В зале кто-то вскрикнул.
– Кто кричал? – заорал Сильвестров, вставая. – Кто?!
К нему подвели некрасивую тетку в военной форме и домашних тапочках.
– Ты? – спросил ее Сильвио, тыкая револьвером. – Это ты кричала?
– Да, – выдавила тетка.
– Почему?
– Испугалась…
– Испугалась? – Сильвио тихо засмеялся. – Чего ты испугалась? Разве ты в чем-то провинилась?
– Нет, – промямлила она, не отводя взгляда от пистолета.
– Ну так и нечего пугаться тогда. – Сильвио сунул револьвер в карман, запахнул пальто и плюхнулся в кресло. Закинул ногу на ногу, оглядел зал. – А кто эту анимацию делал?
Савушкин выполз из-за стола. Сутулясь привстал, поднял руку, как школьник.
– Я делал…
– Молодец, – похвалил неожиданно Сильвестров. – Профессионально.
Испуганно улыбаясь, купидон зарделся. Расцветая румянцем, он несколько раз боднул головой, наверное в знак благодарности.
– Вот что, – продолжил Сильвио. – Слушай внимательно! Вместо Нью-Йорка – остров… допустим, что-то адриатическое. Греко-итальянское… Лазурное море, белые чайки. Залив, пристань с яхтами. Все общим планом, панорама, никаких зумов, понимаешь?
Тот боднул головой.
– Идиллия… – Сильвио плавной рукой изобразил идиллию. – Золотистый песок пляжа, нарядные зонтики – цвета неба. Уютные домики под черепицей карабкаются на гору, на макушке древняя крепость – башня с часами, стены в диком винограде, что еще? Ну, пара кипарисов… Да, еще вот: не палец, на кнопку – пусть кулак давит. Ясно? Вот так!
Сильвестров с размаху саданул кулаком в поручень кресла.
– Вот так…
Он потер кулак и добавил:
– И чтоб через час ролик был готов! Будем выходить в прямой эфир. Дать анонсы прямо сейчас!
37
Мы сидели в кабинете Мирзоева, тут еще воняло его приторным бабским одеколоном. Знание, что хозяин кабинета мертв, придавало аромату сирени почти кладбищенскую тошнотворность. Впрочем, Сильвестрова никакие запахи явно не смущали – он сочно грыз яблоко, большое темно-красное яблоко. Этот сорт в Калифорнии называется просто – «вкусное красное».
– Про Зину знала? – Он вытер сок с подбородка. – Знала-знала. Конечно, знала. Никому нельзя доверять. Ни-ко-му… Если бы человека нужно было описать как зоологический тип, то он именовался бы «лживое животное». Ложь – наш основной признак. Наше главное отличие. Человек – продукт лжи.
Я пожала плечами. Разглядывала фотографии на стене. Какие-то красивые мужчины, похожие на регбистов в маскарадных одеждах. Такие лапочки.
– И куда – тоже не знаешь?
Я снова пожала плечами. Наверное, они уже там. Доплыли. Яблочный Рай… Интересно, какая скорость у речного трамвая? Километров сорок? Может, пятьдесят.
