– Слыхали! – перебил грубый голос. – Почему кадетам отдали Ремонтную?
– Патронов нет! – подхватил другой. – Где патроны?
– Одна винтовка на троих!
Доктор замахал рукой.
– Товарищи! Мы сражаемся с гидрой контрреволюции в лице мирового…
Закончить ему не дали, жадные руки ухватили за полы пыльника, стащили вниз. На его место тут же влез мускулистый медно-красный матрос в тельняшке с оборванными рукавами.
Платон кивнул Катерине – мол, пошли. У кованой ограды, вытянув ноги, сидели два партизана. Молча ели хлеб, бурый, похожий на кусок засохшей грязи. Рядом по тротуару скакали пронырливые воробьи, клевали мелкий мусор.
– Мужики, – спросил Платон, – где штаб армии?
– Кто его знает… Кажись, на Астаховской…
– А где Астаховская?
– Кажись, там…
У афишной тумбы в лоскутных обрывках военных приказов и старых театральных афиш, сутулясь, покуривал фронтовик в солдатской шинели. Его голова была перебинтована грязной марлей. Платон окликнул, тот вздрогнул, обернулся. Платон удивленно замер.
– Ваше благородие… – по привычке вырвалось у него. – Господин хорунжий…
Корнет Долматов, заросший серой бородой, тревожно взглянул на Каширского, поправил грязный бинт на лбу, посмотрел на Катю.
– Женился? – тихо спросил он.
– Да нет… В поезде…
– Ясно…
Они смотрели друг на друга, внимательно и с недоверием, точно ощупывая взглядом.
– Ты, гляжу, Каширский, начальником стал? – кивнул корнет на красные лычки в петлицах Платона. Хмуро усмехнулся, затянулся.
– А у вас, похоже, наоборот… Ваше благородие. Или вроде маскарада?
– Платон…
– К своим драпаете? К Краснову?
– Платон, – Долматов быстро оглянулся, приблизился, – Платон, мы с тобой в атаку ходили, турка вместе рубили, бок о бок…
– Слышал! Про бок о бок, и про атаку, – зло оборвал его Каширский. – И про великую Россию, и про православное братство. Про все слышал – и не раз! Только отчего-то на долю нашего брата выпадает крест березовый да шесть вершков чернозему. А ваш брат по проспектам гуляет да в ресторанах шампанское пьет…
– Круто, гляжу, большевички тебя в оборот взяли…
– Да не большевички! – перебил Платон. – Слыхал я тогда в вагоне, как вы нас скотами да свиньями обзывали. С того самого разу все про вас и понял. Все вранье ваше… Вранье – и про братство, и про отечество…
– Вранье! – Корнет схватил Платона за воротник гимнастерки. – Великая Россия для тебя вранье?! Отечество – вранье?! Я под пулеметы на проволоку лез, три раза в лазарете валялся, в болотах гнил за это вранье, понимаешь?! Ты что ж, думаешь, вот эти вот – хамы и бандиты – и есть наша родина? Вся эта сволочь! Или Ленин с его жидовской камарильей – наша отчизна?! Они ж церкви жгут, наши православные храмы, священников расстреливают. Сатанинское племя, иуды! Опомнись, Платон, опомнись, пока не поздно.
– Поздно, ваше благородие. – Каширский оттолкнул его руку. – Вот вы называете их бандитами и хамами, а я вижу оскорбленное человечество. Человечество! Именно по вашей вине униженное до скотской подлости. Как же вы, образованные и культурные, столько лет могли измываться над нами, тиранить нас? Чуть что – в морду, в зубы! Секли шомполами до кровавого мяса. Ведь так даже со скотиной не поступают, ваше благородие… Со скотиной! А это – люди! Русские люди… Это ж он и есть – русский народ! Та самая великая Россия, за которую вы там убиваетесь. Вот она!
Платон ткнул рукой в сторону ревущей толпы. На постамент памятника уже лез какой-то бородатый солдат в мохнатой папахе с красной лентой.
– Глядите! Вот он, русский народ, – хмуро сказал Платон. – Вся эта сволочь…
– Эх, Каширский!
Долматов с досадой швырнул окурок и торопливо, не оглядываясь, пошел в сторону станции.
Штаб 10-й армии расквартировался в просторном купеческом доме с высокими комнатами, гулкими потолками и звонким скрипучим паркетом. Светлые окна выходили на Астаховскую, широкую асфальтированную улицу, по которой совсем недавно катили авто на резиновом ходу, а по тротуару прогуливались томные барышни в нарядных летних платьях, легких, точно сотканных из солнца и ветра. В изящных, почти парижских кафе подавали горячий шоколад по венскому рецепту со взбитыми сливками и клубникой, в лавках за зеркальными витринами павлиньими хвостами пестрели шелковые платки из Милана, а тут же, за углом, продавали мадридские сигары и кельнскую воду. По вечерам вдоль тротуара зажигались фонари с электрическими лампами, на которые приезжали поглазеть зеваки из окрестных станиц. Сейчас витрины были разбиты, кафе заколочены досками, фонари не горели, по мостовой кружил мусор. Дамы пропали тоже, такие нежные, они растаяли, как пена. Вместо них по улице решительно шагали толпы оборванных и грязных мужиков с оружием, сновали торопливые бабенки в деревенских платках, шныряли уголовники и беспризорники, ковыляли калеки.
У парадных дверей из резного дуба с медными ручками в виде ампирных лилий стоял часовой с винтовкой, к штыку был привязан красный бант. Платон остановился, Катерина вцепилась ему в рукав, точно боялась потеряться. Платон достал мандат, развернул. Часовой, не глядя, кивнул, мол, проходи.
Загнанное сердце Донского фронта билось тут, в этом доме. Здесь, в этих комнатах, пытались оживить, поставить на ноги, а главное – заставить драться страшного великана, который бурлящей аморфной лавиной растекся по городу и окрестностям. Хлопали двери. В прокуренных залах толкались люди, вестовые топали по мраморным лестницам, на третьем этаже, где в распахнутые настежь окна была видна сизая полоска Волги, шла жаркая ругань. Платон, оставив Катерину в коридоре, притворил дверь, тихо встал у голландской печки с голубыми изразцами.
– Какой, к чертям собачьим, военный совет?! – Седой, коротко стриженный здоровяк в кителе с золотыми погонами генерал-лейтенанта нервно грохнул кулаком в стол. – Вас прислали отнимать хлеб у мужиков – вот этим и занимайтесь! Не лезьте в военные дела, в которых не понимаете ни бельмеса!
Офицер зло тряхнул головой, оглядел собравшихся. Тот, к кому он обращался, был невысок, усат и черняв, как жук. Жук хитро улыбался.
– Зачем кричите, военспец Снесарев? – Чернявый, весело щурясь, потрогал пальцем красивый гуталиновый ус. – Вы же не в царской армии. Надо со старыми привычками расставаться, гражданин военспец. Меня к вам назначил Совнарком и лично товарищ Ленин, я отвечаю за проведение пролетарской продовольственной диктатуры во всем южном регионе России. И военные вопросы являются составной частью этого вопроса. Создание военного совета Северо-Кавказского округа поможет решить все насущные задачи – как стратегические, так и тактические. А главное – политические. В которых вы, гражданин военспец, в силу своей классовой близорукости, не понимаете ни бельмеса.
