– Позвольте, господа, это как?
– Да уж так, ротмистр!
– Бордель!
– А какой у нас выбор? Выбора нет – мы солдаты. Прибудем в Тифлис, полк будет приведен к присяге Временному правительству.
– Алекс, не смешите меня! Правительству барыг? Правительству фабрикантов и заводчиков! Для этих людей важнее барыша ничего нет! Ни чести, ни совести – ничего! Они и Россию готовы продать, если им хорошую цену предложат.
– Самовар совсем остыл – кликните вестового, Андрей Петрович, не сочтите за труд.
– Да, чаю, господа! Чаю!
– Угощайтесь сухариками – прошу.
– Благодарю-благодарю, у меня, видите ли, от них зубы…
– России нужен диктатор! А не банда капиталистов-спекулянтов! Империей должен управлять решительный человек, а не безвольная тряпка и подкаблучник вроде Николая Романова. Неужели в стране не найдется генерала, способного навести порядок?
– Корнет, это призыв к мятежу! – засмеялся кто-то. – Но я с вами, черт побери, согласен! Согласен на все сто!
Говорил штабс-ротмистр Лыков, дед узнал его голос.
– Пока не поздно, нужно обуздать страну! Кнутом! Плеткой! Нагайкой! Пока не поздно! Загнать распоясавшуюся чернь обратно в их норы! Расстреливать! Без пощады расстреливать! Вы же видели, господа, что творится в Баку? Как можно присягать Временному правительству, этой своре болтунов и демагогов? Банде политических спекулянтов? Ведь, сказать по чести, никто из нас не верит этим Львовым, Родзянко и Милюковым. Они трезвонят о войне до победного конца, а сами вводят идиотские солдатские комитеты, которые превратят армию в цыганский бардак. В банду вооруженных хамов! Вы представляете, господа, что станет с Россией, если вся эта чернь, вся эта скотская орда взбунтуется?
– Расстреливать! – поддержал Долматов. – Расстреливать хама без пощады!
Мой дед стоял и слушал. Он знал каждого из офицеров, он с ними ходил в атаку. Он верил им, уважал их, подчинялся беспрекословно. Когда под Шехер-Бабаком отряд попал в засаду и у Долматова подстрелили коня, дед зарубил двух турок и спас хорунжего. На скаку подхватил его, закинул на круп коня, вытащил с поля боя. Тогда деда наградили Георгием третьей степени, Долматов целовал его в губы и называл братом. От Долматова пахло английским одеколоном. А теперь вот – «расстреливать хама без пощады». Выходит, что и он, Платон Каширский, хам. Выходит, и его, Платона Каширского, нужно расстреливать без пощады.
11
В Тифлисе стояла жара. С утра было душно, как в парной, над городом висела тяжелая вонь прелых роз и сырой копоти. Полк на товарной станции построили в каре, привели к присяге Временному правительству. После снова выступал командир эскадрона Нестерович. В новенькой портупее с рыжими ремнями крест-накрест и до зеркального блеска начищенных сапогах подполковник бодро, как на пружинах, вышел на середину площади. Сжав крепенькие кулаки в черных лайковых перчатках, он снова говорил про солдатский долг и великую Русь, пугал кавалеристов шпионами и провокаторами. Призывал не верить Ленину. Убеждал, что Ленин – агент немецкой разведки, специально заброшенный в Россию командовать смутьянами и саботажниками.
– Кто такой этот Ленин? – после спросил мой дед у взводного.
– Ленин? – Буденный задумался, неуверенно ответил: – Унтер-офицер он. Большевик. Из артиллеристов.
– Не! – тут же возразил драгун Дуров, гармонист, враль и задира. – Ленин – лейб-гвардеец! Кавалергард!
Известно, что в Кавалергардский полк отбирали самых высоких, непременно блондинов с голубыми глазами, коней им давали орловских, гнедой масти. В Московский лейб-гвардейский полк попадали рыжие красавцы, в Измайловский – брюнеты. Кто-то предположил, что Ленин все-таки, скорее всего, будет из рабочих. Другие убеждали, что он флотский мичман, герой Цусимы. Долго спорили, под конец сошлись в одном: если этот Ленин против Нестеровича и Временного правительства, то он, значит, на нашей стороне. На солдатской.
Через много лет дед вспоминал:
– Знаешь, – говорил он мне, – Ленин мне тогда казался чуть ли не исполином. Богатырем! Святогором! Да шутка ли, поднять всю Русь на дыбы, весь русский народ всколыхнуть! – такое лишь витязю-великану под силу. Это после, уже в Москве, когда я его встретил…
И дед рассказывал мне, как он встретил Ленина в Москве, невысокого и лысоватого, но очень энергичного человечка с маленькими ладонями, которые он непрерывно потирал, точно намыливал.
Голос деда звучит в моей голове. Я слышу его и сейчас.
Иногда мне жутко – такое ощущение, что я схожу с ума. Или уже сошла. Я не могу понять, где нахожусь, в каком времени. Не могу понять – кто я. Иногда мне страшно. Страшно… Очень страшно.
Здравый смысл ускользает, точно я заблудилась в лабиринте каких-то бесконечных коридоров. Как тот лабиринт в Версале, где заплутавших потехи ради бросали на несколько дней. Бедолаги голосили, умоляли спасти, а король и придворная сволочь пировали сверху на балконе. Где я? Кто я? Я не уверена в реальности, не уверена, что она реальна. Не уверена насколько реальна моя реальность. Мир внутри меня не менее осязаем, чем мир снаружи – ты понимаешь, о чем я? Нет? Я тоже! Единственное, что я понимаю, – разум не может находиться сразу в двух измерениях, в двух параллельных мирах. Мне грозит короткое замыкание, я это чувствую. Безумие на пороге. Нечто похожее приключилось с Жанной, Орлеанской девой, которая разговаривала с архангелом Михаилом.
Или то был бес? Есть и такое мнение…
Инквизиция, святой трибунал допрашивал Жанну – бедную девочку в железной клетке, – и инквизиторы придумали хитрый трюк: они пришли к выводу, что под видом ангелов с ней говорили бесы. Попы даже назвали их имена – Велиал, Сатана и Бегемот. Жанна, святая девственница из деревни на границе Шампани и Лотарингии – ты помнишь ее, она тоже сошла с ума и ее живьем сожгли на площади Старого рынка в Руане. Сожгли как колдунью и еретичку. Вот куда ведут эти голоса в голове. На костер. На плаху. Я не боюсь смерти, но сейчас мне страшно. Очень страшно…
Голос звучит в моей голове. Я-то знаю – это мой дед, но что решит святой трибунал? Запомни на всякий случай те имена – Велиал, Сатана и Бегемот. Может, ты услышишь их снова.
– После принятия присяги Временному правительству наш полк расквартировали под Тифлисом. В тихом, почти курортном местечке… Екатеринофельд называется. В сорока километрах от города. У подножия гор, представляешь? Скалы, утесы, снежные макушки, а внизу – тропический парк с гротами всякими, водопадами. Павлины гуляют. Нимфы мраморные с кувшинами вокруг озера. А в озере – золотые рыбы, китайские. И лотосы цветут. Розовые, вот такие – в два кулака. Курорт, короче…
Голос моего деда. Голос мертвого генерала Платона Каширского, похороненного на Новодевичьем кладбище почти треть века тому назад. Я слышу этот голос сердцем, он пульсирует в моей крови. Проникает в мозг, в душу. Иногда мне кажется, что меня самой там, внутри, осталось совсем чуть-чуть. С ноготок.
