Зима шестнадцатого года выдалась на редкость суровой, из-за потерь и болезней русская Кавказская армия генерала Баратова нуждалась в серьезном пополнении. В боеспособном состоянии осталось не больше половины личного состава. Резервистов и новобранцев перетасовали и раскидали по подразделениям. Платон очутился в третьем взводе, пятого эскадрона, 18-го Северского драгунского полка. Его взводным стал Семен, хваткий малый с дерзкими усами, цыганским чубом и двумя новенькими Георгиями на крутой груди.
Оставив персидский порт Энзели, дивизия двинулась на Багдад. Шли споро, турки не тревожили, изредка на арьергард нападали курды. Эти промышляли грабежом и мародерством. Курды действовали мелкими группами и от боя уклонялись. На подходе к Бекубе взвод был послан в разъезд с целью разведки подступов к городу. Турок в Бекубе не обнаружили, взводный отправил вестового с донесением командиру эскадрона, что путь свободен. Взвод разведчиков двинулся дальше в сторону Багдада.
Начались горы. Разведчики, оторвавшись от эскадрона, ушли далеко вперед. Дорога круто вскарабкалась вверх, забралась на сопку, и взвод почти уткнулся в хвост колонны турецкой армии. Турки не заметили разведчиков, взводный приказал спешиться, положить коней.
Вражеская колонна уходила за горизонт, тысячи, десятки тысяч пехотинцев, всадников, артиллерийских повозок ползли на север. В сизой пыли, поднятой тысячью сапог и копыт, словно в мареве миража, тускло сияли штыки, блестели шлемы, темнели малиновые фески пехоты и черные тюрбаны янычаров, на крупах коней пестрели узорные попоны, похожие на персидские ковры, ломовые лошади тянули трехдюймовые пушки, на больших колесах катились повозки, груженные тюками и ящиками с боеприпасами, – все это походило на грандиозный исход библейских пропорций и казалось, что тут, в этой пустыне, собралось все окрестное человечество Месопотамии.
Колонну замыкал обоз, две дюжины верблюдов, навьюченных мешками с провиантом – мукой, финиками, хурмой и галетами. Караван отстал, погонщики пытались вытолкнуть застрявшую на обочине арбу. Турки-солдаты из арьергардной охраны, обступив их, покуривая, наблюдали.
Взводный Семен, сорвиголова, отчаянный черт, приказал приготовиться к атаке. Конной цепью разведчики обогнули сопку и приблизились к туркам. Выждав подходящий момент, отряд атаковал караван. Стремительно и без единого выстрела удалось захватить двух языков – солдата и офицера. Пленных доставили в эскадрон, их допрашивал сам командир. Сведения оказались крайне важными: после потери порта Трабзон и выхода к морю была сформирована Третья османская армия под командованием Мехмета Вехип-паши. Именно на ее арьергард и наткнулась разведка. Турки планировали обойти наших и ударить во фланг Кавказской армии. Вестового с пакетом тут же отправили в штаб.
Эскадрон построили в каре, вынесли полковой штандарт. Прискакали два штабных адъютанта, после на вороном ахалтекинце появился сам генерал Баратов. Разведчиков называл героями, а взводного сравнил с юным Наполеоном. За мужество и проявленную смекалку всему взводу была объявлена благодарность, а командира взвода наградили Георгиевским крестом третьей степени. Его превосходительство лично повесил серебряный крест на грудь взводному. Тот, привстав на стременах, лихо козырнул и весело гаркнул: «Служу Царю и Отечеству!» Это был его третий Георгиевский крест. Взводного звали Семен Буденный.
10
Удивительное дело: сейчас, спустя много лет, когда я вспоминаю – нет, вспоминаю неверное слово, точнее будет воскрешаю в памяти, оживляю – истории, рассказанные дедом, они встают передо мной ярко и объемно, словно все это приключилось лично со мной. И чуть ли не вчера. Поражает ясность деталей, будто я разглядываю в увеличительное стекло ожившую картину Иеронима Босха. Какой-нибудь «Сад земных наслаждений» или «Искушение святого Антония». Видны все морщины и волоски, блестящие от пота лбы и красные шеи, пористая упругость голых торсов, тусклые блики на оловянных пуговицах, живая сталь клинков, солнечная ярь надраенной меди.
Мои галлюцинации (назовем их так) полны звуков: я слышу хруст песка под конскими копытами, серебристый перезвон сбруи и скрип старой кожи черкесских седел, слышу, как, тонко посвистывая, поет ветер в барханах. Лошади мерно дышат, изредка всхрапывая, точно сердясь. Непонятно откуда до меня долетает горький запах дыма, он мешается с терпким духом конского пота. Ветер доносит сладковатую вонь, мы взбираемся на бархан, внизу, раздувшись гигантским пузырем, гниет труп верблюда.
Мой дед, он будто живет внутри меня. Иногда его присутствие едва ощутимо, точно он задремал и тихо кемарит себе где-то там, под сердцем. Порой он грандиозен, и тогда я, подобно узкой перчатке, чувствую, как ему тесно внутри моего кукольного естества. Куцее сознание мое трещит по швам, моя малогабаритность просто не в состоянии вместить этот сгусток неудержимой энергии. Этот вихрь азарта, страсти, любви и ненависти гораздо больше меня и намного сильней. Беспомощность и собственное ничтожество не удручают, я буду счастлива сгореть в пламени неукротимой стихии. Подобно пьянице или морфинисту, подобно курильщику опиума, я жду упоительных мгновений, когда можно бросить надоевшие весла, сладко вытянуться на дне лодки и подставить лицо полуденному жару. Стать частью мудрой реки, раствориться в ее хрустальном великолепии, слиться с вечной водой. Живой водой или мертвой – кто знает? – да и есть ли тут разница? Важно, что поток вынесет в океан. Рано или поздно мы все там окажемся. Да, все. И ты тоже.
К концу марта 1917 года Северский драгунский полк вернулся в порт Энзели. Экспедиционный корпус генерала Баратова, разгромив персидскую группировку турок, соединился с союзными английскими войсками у Кызыл Рабата. Османская империя потеряла Месопотамию, турецкая армия была разбита, до капитуляции Турции оставался месяц. Русские возвращались домой, в Россию. Они возвращались с победой.
Город Энзели спускался к порту деревянными лестницами и глинобитными лачугами, невпопад рассыпанными по крутому лысому склону. На макушке холма втыкалась в синь весеннего неба белая, как школьный мел, башня мечети. Ярко-зеленые рукава плакучих ив мели пыль узких мостовых, в сиреневой тени каменных оград спали собаки. Пароходы, большие и ржавые, похожие на доисторических животных, стояли впритык к причалу. По сходням, грохоча копытами, одна за другой без конца шли лошади. Пахло морем, пенькой, конюшней. К запаху мазута примешивался приторный цветочный дух. В Энзели вовсю цвела мимоза. Портальные краны, расставив железные ноги, таскали в стальных клювах гигантские тюки с кавалерийским скарбом и оружием. Людской гомон, металлический грохот и треск лебедок взрезали крики чаек, птицы суетливой тучей носились над пристанью. Драгуны курили и балагурили, людей всегда грузили в последнюю очередь.
Там, в персидском порту Энзели, мой дед узнал о революции. Взводный Буденный отвел Платона в сторону и коротко сказал:
– Николая скинули. Нет больше Николашки.
– А кто ж царь? – тихо спросил Платон. – Константин?
– Нету царя! – Взводный пригладил усы. – Республика в России теперь!
– Это как?
– А бес его знает! – Буденный сплюнул под ноги. – Ты только не балаболь про это, Платон. Понял?
