– Зачем покоряться-то? – пожал плечами Венчик. – Учиться ведь никто силком не тянет.
– А вот можно как раз слегка и потянуть, – сказала Саша. – И потом, поверь мне, преподавание – это не только бла-бла-бла языком. Иногда, я теперь думаю, и рявкнуть будет полезно, а то и затрещину кому отвесить. Так что… В общем, мужчина предпочтительнее, а там смотри по обстоятельствам.
– Хорошо, – сказал парень, вглядываясь вдаль. – А вон, кажись, и Стёпик с Марусей летят.
Саша приложила ко лбу ладонь козырьком и поглядела туда же. В небе над рекой и впрямь виднелись, увеличиваясь на глазах, два темных пятнышка.
– Вот еще что, – сказала девушка, вновь повернувшись к Венчику. – Если вдруг совсем никого не сможешь отобрать – ну, мало ли… Скажи Стёпику, чтобы летел в Усов Починок – это деревня такая, он знает. Там живет умная и, кстати, грамотная пожилая женщина, тетка Клава…
– Ты же говорила, что старых и женщин не надо!
– А ты не перебивай! – нахмурилась Саша. – Я не договорила еще. Так вот, у тетки Клавы ты сможешь заночевать, если что, это во-первых. Скажешь, что я просила, она не откажет. А во-вторых, и это главное – найди там Лёху; тетке Клаве скажи, она его приведет. И попробуй его уговорить полететь с тобой.
– А что в этом Лёхе такого особенного? – с ноткой ревности в голосе спросил Венчик.
Саша вздохнула. Она вспомнила, как, начиная просветительскую деятельность, первым делом ринулась в Усов Починок, полагая, что уж там-то захотят обучаться грамоте точно – недаром в той деревушке жила и погибла от рук карателей Олюшка-Заюшка, умевшая не только читать, но и сочинять стихи
[7]. Но жители деревни встретили ее инициативу на удивление холодно, а Лёха – жених погибшей поэтессы – прямо сказал Саше: «Нашим смерти Олюшки хватило. Теперь тутока што «читать», што «помирать» – одно слово». И как ни старалась девушка объяснить, что теперь за умение читать и писать никто никого казнить не станет – переубедить тамошних жителей ей не удалось. Она попыталась было надавить на чувства самого Лёхи – мол, твоя девушка умела читать, писала такие прекрасные стихи, ты должен научиться читать хотя бы в память о ней!.. На что Лёха угрюмо ответил, что он Олюшкины стихи и так все наизусть помнит, а уж саму невесту и безо всякой грамоты никогда не забудет. И всё-таки Саша чувствовала – надави она чуть сильней, возможно, Лёха и поддался бы. Но ради одного ученика летать в Усов Починок и проводить там занятия было бы чересчур расточительно, и она сдалась. Хотя, кто знает, возможно, овладеть грамотой, чтобы учить других – не обязательно в своей деревне, – Лёха и согласился бы.
Всё это Саша и поведала Венчику. А потом ей пришла в голову такая мысль, что девушка даже ахнула:
– Скажи ему, что если он согласится, я напечатаю книгу с Олюшкиными стихами! Много-много таких книг сделаем, и он будет их раздавать «диким» мутантам и учить их грамоте, чтобы они смогли их прочитать.
Тут Саше стало очень стыдно; получалось, что она покупает согласие несчастного парня, используя его чувства. Но идея была так хороша, что девушка решила: ради столь важного дела она вытерпит муки совести. Пожалела лишь, что не вспомнила об Олиных стихах раньше. Лучше бы она и впрямь использовала именно их в качестве приложения к азбуке вместо своего кислотно-чешуйчатого «Зайчика». И Саша решила, что в любом случае напечатает книгу этих стихов, независимо от того, согласится Лёха стать учителем или нет.
* * *
Когда и как они оторвались от земли, Венчик не запомнил. Он так волновался, что все прочие мысли и чувства словно нырнули в его подсознание и попрятались там по извилинам и закоулкам. Да что там волновался – он просто-напросто сильно боялся. Венчик как зажмурился, едва Стёпик начал разбег, так и не открывал глаз, жалея о том, что затянул ремни сбруи спереди. Нужно было сесть наоборот, вперед спиной, обхватить руками лебединую шею «птеродактиля» и уткнуться лицом в его темную чешую.
И тут ему стало стыдно. Настолько, что из-под закрытых век покатились слезы. Это что же такое?! Ведь он уже не сопливый стажер, он – настоящий дозорный, которого сама Святая за проявленную храбрость наградила именным автоматом, и которому – именно ему, а не кому-то другому – замечательная девушка Саша, Снегурочка поручила столь ответственное дело! Да он ведь и сам так мечтал прокатиться «по небу»! И что теперь? Где его хваленая – а получается, что перехваленная – храбрость? И выходит, зря на него понадеялась Саша, если он трусит, еще даже не добравшись до «диких» мутантов? Как он предстанет перед ними – бледный, потный, с трясущимися коленями? Кто его, такого, станет слушать? Лично он бы не стал.
«Хватит ныть! – мысленно заорал на себя Венчик. – Открыл глаза!»
Он распахнул веки и вытаращил глаза так сильно, как только смог. Правда, встречный ветер заставил его заморгать, но, проморгавшись, выдавив из себя злостью практически весь страх, парень взглянул вверх. Увидев там вполне обычное небо, он тут же опустил взгляд – и восторженно ахнул. Внизу блестела река. Только теперь она выглядела речкой, которую можно было легко перепрыгнуть. Справа с ней соединялась еще одна речка, скорее даже ручей, а слившись, они образовывали речку пошире, перепрыгнуть которую уже можно было только с разгону. Но самое удивительное – на пересечении этих речек стояли домики! Малюсенькие, словно их сложили из щепочек дети. Венчик, не удержавшись, рассмеялся.
– Ш-што? – опустил к нему треугольную голову Стёпик.
– Всё такое маленькое! – повел рукой парень. – И домики игрушечные.
– С-сам ты игруш-шечный. Кузино это.
– Кузино? – перестал смеяться Венчик. Он знал про Кузино, слышал, что это большой поселок. Это как же высоко они летят, что он кажется таким крошечным?
На него вновь стал накатывать страх, но Венчик сжал зубы, тряхнул головой и, отведя взгляд от пугающе маленьких домиков, тем не менее, не стал закрывать глаза. И от пестрой красно-зелено-желтой красоты раскинувшегося под ним осеннего лесного ковра вспыхнувший в сердце парня восторг полностью вытеснил страх. До этого мгновения Венчик и представить не мог, насколько же, оказывается, прекрасен мир.
«И такую красоту кто-то захотел уничтожить?! – резануло по душе острой болью. – Этот кто-то должен быть слепым уродом, мутантом без сердца!» Перехватило дыхание. Парень только что осознал: «Не Катастрофа создала озверевших мутантов. Всё совсем наоборот».
От созерцания проплывающих внизу красот Венчик потерял чувство времени. Он будто находился в сказочном сне, из которого его вырвал вдруг больно ударивший по ушам скрежещущий свист. Парень невольно зажал уши ладонями, но даже сквозь них услыхал, как свист повторился – но более тонкий, почти мелодичный.
Венчик понял, что свистели Стёпик с Марусей – кто же еще? – и только убрал от ушей руки, чтобы спросить «птера», что на них вдруг нашло, как увидел перед собой пылающие восторгом желтые глаза-блюдца.
