Мощнейший КВ-2, вооруженный 15,2-сантиметровой гаубицей, производил ужасающее впечатление. Но все-таки этот танк был слишком малоподвижный, чтобы быть опасным для быстрых немецких танков. Часто эти чудовища выходили из строя из-за технических дефектов.
Только 8,8-сантиметровая зенитная пушка, тяжелая артиллерия и штуки в начале русской кампании были в состоянии эффективно бороться с тяжелыми русскими танками КВ. Болотистая местность и технические проблемы также вынуждали эти чудовища останавливаться. На фотографии КВ-1 с эффективной 7,62-сантиметровой пушкой.
Танки и автомобили 12-й танковой дивизии в конце июня 1941 года входят в Минск, столицу Белоруссии.
Монументальный дом компартии в Минске. Перед ним стоит много немецких автомобилей. Знамя со свастикой укрывает серп и молот Советов.
Сгоревший Витебск после взятия его немецкой армией в середине июля 1941 года. Во многих больших русских городах деревянные дома все еще стояли почти в центре города. Из-за них пожары распространялись очень широко и уничтожали целые городские кварталы.
Во время этих боев я был заряжающим в танке командира роты. Я был недоволен тем, что мой товарищ Вегман стал наводчиком, хотя мы оба получили одинаковую подготовку. Он был на три года старше меня, это должно было быть причиной. Но быть в танке командира роты было поощрением. Однажды было очень жарко и снаружи, и внутри танка, бой затихал, и командир приказал открыть люки. Наводчик и заряжающий высунулись из люков и наслаждались свежим воздухом. Вдали еще был слышен звук боя. Неожиданный выстрел — и наводчик Вальтер Вегман осел в крови и рухнул обратно в башню танка. Он получил выстрел в голову, но был еще жив. Наконец приехали санитары, и на легкобронированном санитарном автомобиле его увезли. Чтобы продолжать бой, командир роты пересел в другой танк. Я остался в строю и в качестве командира повел танк на сборный пункт роты. На следующий день я занял место Вальтера как наводчика в командирском танке и оставался на этой должности долгое время. Вальтер Вегман остался жив. После долгого лечения его признали негодным к военной службе и уволили из вермахта. Мы встретились только после войны.
Наше продвижение замедлялось на глазах, и мы начинали понимать, что победа над Советским Союзом до наступления зимы, т. е. через десять недель, — это химера. У нас были тяжелые потери, прежде всего по причине нашего легкомыслия, как в случае с Вальтером.
Мы стояли в лесу и беспечно расположились вне танков. Артиллерийский налет убил нашего командира роты, обер-лейтенанта Обермана, и пять человек из боевого и колесного полувзвода нашей роты. Нам еще не хватало опыта.
После завершения боев в котле Минск — Белосток мы шли дальше через Смоленск до Вязьмы. Там погиб мой товарищ и друг Хайнц Берман.
Полк имел разведывательный взвод на легких танках Pz. II, им командовал лейтенант Броско, которого мы хорошо знали по Нойруппину. Он выбрал себе экипаж, Берман был его радистом. Его могила находится у железной дороги в Смоленск, в районе Орши.
Перевод в группу армий «Север» (август 1941 г.)
Казалось, что после завершения боев в районе Смоленска немецкому военному руководству стало ясно, что взятие Москвы в ближайшее время невозможно, оно решило перенести основное наступление на Ленинград (из соображений престижа?) и перевело туда сильное наступательное соединение, 39-й армейский корпус.
Поэтому 21-я танковая дивизия, которая с боями прошла через Минск, Витебск, Смоленск и Ярцево, была остановлена у Вязьмы и оттуда переведена в район Ленинграда. Потери в дивизии были большие, оба стрелковых полка были ополовинены. 29-й танковый полк, в котором должно было быть 150 танков, имел только 88. Наш 3-й батальон был расформирован и распределен между 1-м и 2-м батальонами. Нас, остатки 9-й роты, перевели в 3-ю роту.
Перевод в группу армий «Север», 800-километровый восьмидневный марш своим ходом сначала на запад обратно в Смоленск, потом на север через Невель, Порхов, Новгород, Чудово, был для меня приятным событием. Мы, 29-й танковый полк, замыкали марш. Сначала мы двигались колоннами, но почти сразу растянулись и ехали на север одиночными машинами. Дорожные обозначения на марше были просто прекрасные, наш дивизионный тактический знак — мерседесовская звезда — указывал нам путь на север. Мы ехали в командирском танке. Мы были втроем: водитель, имя я не помню, радист — весельчак из Кельна, и я, наводчик. С каждым днем марш становился все более похож на экскурсию в незнакомой стране. Мы были в тылу, никакого врага, никаких злых начальников, была ранняя осень, мы получали все большее удовольствие от этой поездки. Каждый вечер мы останавливались в каком-нибудь населенном пункте, там были комендатура, полевая кухня и охрана.
Мы спали в танке и с утра продолжали нашу поездку на север, все время ориентируясь по нашим дивизионным тактическим знакам на дороге, которая была совсем неплохой. Водитель вел танк, а нам, двум оставшимся членам экипажа, было совсем нечего делать. Мы сидели спереди на башне танка, справа и слева от пушки, и рассматривали не знакомый нам север России.
Наш кельнский весельчак часами рассказывал нам свои приключения на кельнском карнавале.
Однажды начался дождь, у нас в танке был зонтик, и мы сидели на башне танка под открытым зонтиком. Нас обогнал автомобиль и посигналил. Из автомобиля вышел молодой офицер и от имени своего генерала попросил нас отставить использование гражданских вещей, т. е. зонтика, на войне. Разумеется, это было произнесено намного грубее.
Потом мы прибыли в наш полк в Мгу и прямо с марша пошли в бой.
КВ-2 угрожающе повернул свою 15,2-сантиметровую пушку в сторону дороги. Но со сбитой гусеницей этот русский танк остался стоять под Псковом.
Сборный пункт русских пленных за линией фронта. Тыловые немецкие службы абсолютно не справлялись со снабжением военнопленных и не могли предоставить им достаточного довольствия. Следствием этого было то, что очень многие военнопленные зимой 1941/42 года голодали.
