— Путник, кто бы ты ни был, свой или чужой, единоверец или иноверец, благоговейно остановись на этом месте, — оно свято: ибо здесь лежат русские воины, любившие Родину, до конца стоявшие за честь ее.
Через несколько минут стало понятно, что он обращается не только к живым, но и к мертвым и к будущим, еще нерожденным людям.
— Вы — воины-христолюбцы — вы дайте братский поцелуй умершим соратникам вашим.
Вы — поэты, писатели, художники, баяны-гусляры серебристые, вы запечатлейте в ваших творениях образы почивших и поведайте миру о их подвигах славных.
Вы — русские женщины, вы припадите к могилам бойцов и оросите их своею чистою слезой, слезою русской женщины, русской страдалицы-матери.
Вы — русские дети, вы помните, что здесь, в этих могилах, заложены корни будущей молодой России, вашей России, и никогда их не забывайте.
Вы — крепкие! Вы — сильные! Вы — мудрые! Вы сделайте так, чтобы этот клочок земли стал русским, чтобы здесь со временем красовалась надпись: "Земля Государства Российского" и реял бы всегда русский флаг.
Отец Миляновский кончил говорить. Генерал Кутепов повернулся к войскам и скомандовал:
— Всем парадом, слушай, на караул!
Дрогнули, блеснули и застыли штыки и шашки. Оркестр заиграл "Коль славен наш Господь".
Каменный рукотворный курган с белым крестом наверху возвышался над людьми. У его подножья лежало множество венков, на одном была надпись: "Тем, кому не нашлось места на Родине".
Родина! Несчастная великая Родина, погибшая в красной пучине, ты была по-прежнему жива на этих галлиполийских камнях.
Двадцать первого июля 1921 года один из галлиполийцев Владимир Даватц, в прошлом профессор математики, ставший белым офицером, записал в дневнике: "Ей, России, принесем мы в подарок сбереженные реликвии нашей государственности. Ей отдадим мы наши старые знамена, сохраненные в годину лихолетья. К ногам ее положим трехцветные знамена и скажем:
— Суди!
И она рассудит.
И генералу, который принял на себя всю тяжесть жизни, труда, непонимания и клеветы, — скажет, как умеет говорить только она:
— В тяжелые дни ты думал только обо мне…" Неужели Даватц ничего не знал о полковнике Щеглове? Знал. Но он знал и слова Кутепова: "Мы русские, мы ее последние солдаты и нас ожидает Россия". Знал, что другого пути у Кутепова нет. Ни демократического, ни либерального, ни реформаторского. Все это для Галлиполи — путь в пропасть. Кутепова выдвинула вверх угроза гибели.
Вот несколько слов о нем Ивана Лукаша: "Он шел по крови. Он и в атаках под огнем шагал так же упруго и вперевалку. Он рубит в щепья. Виселиц не боится. Смертной казни во время войны он отменять не будет.
Он литой и решительный солдат, из тех солдат, что делают человеческую историю".
В Галлиполи не было русских нищих, воров, грабителей, проституток, насильников. Вот в чем итог кутеповского управления. В спасении осколка России, который потом покрыл тончайшим слоем почти все страны. В русском национальном чуде.
Галлиполи в итоге победил, и в августе началась переброска частей в Сербию и Болгарию. Но перед отправкой в лагере собрали однодневный паек и отправили его в Россию, где страшный голод косил людей. Эти жалкие крохи жалких пайков были собраны праведниками.
Все. История Галлиполи, история российской крепости на берегу Дарданелл заканчивалась.
СПИТЕ, ОРЛЫ БОЕВЫЕ
Спите, орлы боевые,
Спите с покойной душой,
Вы заслужили, родные,
Счастье и вечный покой.
Долго и тяжко страдали
Вы за отчизну свою,
Много вы грома слыхали,
Много и стонов в бою.
Ныне, забывши былое,
Раны, тревоги, труды,
Вы под могильной землею
Тесно сомкнули ряды.
Спите ж, орлы боевые,
Спите с покойной душой,
Вы заслужили, родные,
Счастье и вечный покой.
Это стихотворение было написано русским кадетом Константином Олениным в мае 1927 года в Сараеве для литературного конкурса кадетов. Завершим на этом галлиполийскую историю.
Холодным декабрьским днем 1989 года автор этих строк побывал в турецком городке Гелибоглу — и не увидел никаких следов белогвардейской русской жизни. Ветер гнал рябь по серой воде пролива; на берегу квадратной бухты, где некогда звучали русские песни в греческом кафе "Олимпиум", попрежнему было кафе, в котором несколько озябших посетителей пили чай из маленьких стаканчиков; по-прежнему стояла генуэзская башня, в которой прежде помещалась знаменитая кутеповская гауптвахта, но не было рядом с ней усатых русских часовых с винтовками… Как будто ничего и не было! Ни юнкеров в белых гимнастерках, ни православных священников, ни французских колониальных войск, ни добродушных турок в фесках.
Страницы этой истории были прочитаны до конца.
Русские в Европе. Болгария испытывает неудобства. Провал кутеповской контрразведки. Будущее России — в тумане. Евразийцы хотят сменить генералов. Операция "Трест"
Да, Турция была позади, теперь можно было перевести дух и обдумать новую жизнь, понять себя. Насколько нужно было сохранить прошлое? Чтобы иметь возможность бороться против всех? Или, смягчившись, получить возможность стать европейцами?
Еще одиннадцатого августа 1921 года Кутепов писал полковнику Томассену: "В вопросах чести никакое подчинение и никакие угрозы не могут заставить нас забыть ни своего личного достоинства, ни, в особенности, традиции нашей армии, знамена которой находятся в нашей среде.
В этом отношении, конечно, никакие соображения о пайках и т. п. не могут повлиять на наше поведение".
Теперь надо было ответить себе на простой вопрос: кто мы такие? Можем ли мы приспособиться к новым условиям? Насколько мы русские и наколько европейцы?
Для каждого вставала проблема: Россия и Запад.
То, что Россия отличается от европейских стран, понимали многие, но теперь осознание этой разницы становилось решающим. Кто же мы, русские?
Может быть, стоило отвечать, глядя на себя со стороны. Один из исследователей русского национального характера Вальтер Шубарт, прибалтийский немец, понимавший русскую натуру очень глубоко, в своей книге "Европа и душа Востока" сравнивал европейцев с русскими и делал вывод, что русский человек "чувствует себя призванным создать на земле высший божественный порядок, чей образ он в себе роковым образом носит. Он хочет восстановить вокруг себя ту гармонию, которую он чувствует в себе… Он не разделяет, чтобы властвовать, но ищет разобщенное, чтобы его воссоединить. Им не движет чувство подозрения и ненависти, он полон глубокого доверия к сущности вещей. Он видит в людях не врагов, а братьев; в мире же не добычу, на которую нужно бросаться, а грубую материю, которую нужно осветить и освятить. Им движет чувство некоей космической одержимости, он исходит из понятия целого, которое ощущает в себе и которое хочет восстановить в раздробленном окружающем".
