Переговоры вел министр финансов Витте. Он считал, что надо пойти на широкие уступки ради мира.
Царь не собирался признавать поражение, хотя исключительно внутренние проблемы подталкивали к этому. Ему было известно о финансовых трудностях Японии, и он считал, что японцы не пойдут на заключение договора, если не получат денежную контрибуцию. А Япония запросила США о содействии в скорейшем заключении мира и неожиданно согласилась на российские условия. Россия уступила южную часть Сахалина, Курильские острова, которые только тридцать лет назад стали российскими и в общественном сознании являлись сильно удаленными, оплачивала содержание русских пленных.
Токио фактически признал, что не имеет сил продолжать военные действия, тогда как Россия все больше укреплялась. Витте прислал Николаю телеграмму: «Япония приняла Ваши требования относительно мирных условий, и таким образом мир будет восстановлен, благодаря мудрым и твердым решениям Вашим и в точности согласно предначертаниям Вашего Величества. Россия остается на Дальнем Востоке великой державой, каковой она была доднесь и останется вовеки».
Реакция Николая II была очевидной. Он записал 17 августа в дневнике: «Ночью пришла телеграмма от Витте, что переговоры о мире приведены к окончанию. Весь день ходил, как в дурмане».
Нам не известно, думал ли он об ошибочности своего выбора на конфронтацию с Японией. Но после провала российской экономической экспансии на Восток пришлось поворачивать руль государственного корабля снова в сторону Европы, в которой тогда уже созревали напряжения, взорвавшие континент в 1914 году. Никто не догадывался, что Японская война подтащила Россию к войне мировой.
Что ж, долгожданный мир наступил. Но внутреннего успокоения он не принес и не мог принести. Начались митинги в университетах, получивших автономию. Начались забастовки. Пользуясь правом на свободу студенческих сходок, социал-демократы приводили в университеты рабочих и проводили многотысячные митинги.
Власть была в некотором оцепенении, ожидая перемен в связи с предстоящим открытием Думы.
Очень быстро общая неопределенность в верхах вылилась в идею бойкота совещательной Думы. За бойкот выступали социал-демократы, эсеры, либералы, они применили новое оружие, позаимствованное из программ западных социалистических партий, — всеобщую политическую забастовку. Это было проявлением массового сопротивления режиму.
Седьмого сентября остановилась Mосковско-Казанская железная дорога. 8 октября был парализован весь центральный железнодорожный узел, транспортное сердце страны — Ярославская, Курская, Нижегородская, Рязано-Уральская дороги. Железнодорожники перекрывали пути телеграфными столбами, чтобы заблокировать дорогу в местах, где обнаруживались штрейкбрехеры.
Десятого октября остановилась Николаевская дорога, в Москве была объявлена всеобщая забастовка. В провинции тоже прекращалось движение по железным дорогам, усугубляя общенациональный паралич экономики.
Тринадцатого октября Николай поручил Витте возглавить Комитет министров. Одновременно с этим войска Петербургского военного округа подчинялись генерал-губернатору столицы Д. Ф. Трепову.
Четырнадцатого и 15 октября на московских улицах начались столкновения простонародной толпы с забастовщиками. Стали избивать студентов. Те укрылись в здании университета на Моховой. Ночью в университетском саду рубили и жгли деревья, чтобы согреться на холоде.
Шестнадцатого октября сказала свое слово Церковь. Во всех храмах было прочитано обращение митрополита Владимира, призвавшего народ бороться со смутой.
В тот же день делегация Петербургского Совета рабочих депутатов потребовала от городской думы ассигнований на продолжение стачки и на приобретение оружия и организацию пролетарской милиции.
Семнадцатого октября с утра заработал водопровод, бойни стали принимать скот, покатились по рельсам вагоны конки. Сразу на трех железных дорогах — Казанской, Ярославской, Нижегородской — служащие решили приступить к работе.
В Твери вечером того же дня толпа осадила губернскую управу, где собрались земские служащие для обсуждения вопроса о забастовке, подожгли здание и били выбегающих из него людей, не различая сторонников и противников забастовки.
Семнадцатого же октября вышел первый номер газеты «Известия Совета рабочих депутатов».
В этих событиях виден процесс самоорганизации обеих сторон — революционной и простонародной.
И наконец тогда же Николай II подписал Манифест «Об усовершенствовании государственного порядка», назвав свой шаг «страшным решением, которое тем не менее он принял совершенно сознательно». Объявлялись выборы в законодательную Государственную думу, свобода союзов и собраний, свобода печати. Начиналась короткая пора парламентской России.
Теперь снова обратимся к Кавказу, к нашему революционному герою. Поскольку на III съезде был взят курс на восстание, то он должен быть в гуще пролетарской войны. Вот какие вопросы выдвинул Сталин в 1905 году.
«Чтобы руководить восстанием, должны ли мы — передовой отряд того класса, который является не только авангардом, но и главной движущей силой революции, — создать специальные аппараты, или для этого уже достаточно существующего партийного»10.
И он отвечает на этот вопрос: задача — обеспечить техническое руководство и организационную подготовку всероссийского восстания. В этом слышится суровый голос практического работника.
Еще невозможно угадать в Сталине времен первой русской революции будущего великого советского руководителя. Единственное, что вполне различимо — это потенциал 26-летнего Кобы. На общероссийский уровень он выходит с момента избрания его на IV (Объединенный) съезд РСДРП. Он стал делегатом от Кавказского союза РСДРП, конференция которого прошла 26–30 ноября 1905 года и приняла решение о необходимости прекращения борьбы внутри партии между большевиками и меньшевиками.
Но к тому времени, от опубликования царского Манифеста 17 октября и до конференции в Тифлисе, в стране прошла волна пугачевщины.
В письмах саратовского губернатора П. А. Столыпина (будущего премьер-министра) своей жене Ольге Борисовне это отразилось очень ярко.
Двенадцатого июля он определяет ситуацию так: «У помещиков паника, но крестьяне, в общем, еще царелюбивы»11.
Обратим внимание на определение «царелюбивы». Это барометр состояния империи.
Двадцать восьмого октября ситуация резко ухудшается: «Дела идут плохо. Сплошной мятеж в пяти уездах. Почти ни одной уцелевшей усадьбы. Поезда переполнены бегущими, почти раздетыми помещиками. На такое громадное пространство губернии войск мало, и они прибывают медленно. Пугачевщина!.. До чего мы дошли. Убытки — десятки миллионов. Сгорели Зубриловка, Хованщина и масса исторических усадеб».
Историческая Россия на грани катастрофы. Это ощущение подчеркивается небывалым преступлением: «Вчера в селе Малиновке осквернен был храм, в котором зарезали корову и испражнялись на Николая Чудотворца. Другие деревни возмутились и вырезали 40 человек. Малочисленные казаки зарубывают крестьян, но это не отрезвляет». Хотя святотатство тут же наказано, это не меняет общей картины. Одна часть населения воюет с другой.
