СОН АВТОРА, ИЛИ РАЗГОВОР С ГЕРОЕМ ЭТОЙ КНИГИ
2 марта 1917 года. Глубокая ночь. Салон-вагон императорского поезда на станции Псков. За окнами синий свет фонарей, рельсы, часовые, тишина, покой. Невозможно поверить, что земная ось сдвинулась. Главнокомандующий русской армией царь Николай II только что подписал отречение от престола. Внешне он совершенно спокоен. У него серое от усталости лицо. Среди нескольких присутствующих — депутат Государственной думы Шульгин…
Прошло два месяца. Долгожданная свобода разлилась по стране.
«Это звучное славное слово стало синонимом самых ужасных насилий…
Один полк был застигнут праздником Святой Пасхи на походе. Солдаты потребовали, чтобы им было устроено разговение, даны яйца и куличи. Ротные и полковой комитет бросились по деревням искать яйца и муку, но в разоренном войной Полесье ничего не нашли. Тогда солдаты постановили расстрелять командира полка за недостаточную к ним заботливость. Командира полка поставили у дерева, и целая рота явилась его расстреливать. Он стоял на коленях перед солдатами, клялся и божился, что он употребил все усилия, чтобы достать разговение, и ценою страшного унижения и жестоких оскорблений выторговал себе жизнь»
[1].
Почему все это произошло?
Я долго раздумывал, с какой стороны браться за работу, перечитал и прочитал массу книг, встречался со знавшими Шульгина людьми, но — ничего не рождалось. Потом вдруг увидел во сне Шульгина, и тогда стало складываться. Вот наш разговор, каким он мне запомнился.
С. Р. Василий Витальевич, как вышло, что вы, монархист и националист, содействовали краху Российской империи и распаду Советского Союза? В первом случае вы, депутат Государственной думы, и Александр Иванович Гучков, председатель Центрального военно-промышленного комитета и, бесспорно, патриот, приняли отречение от престола императора Николая Александровича Романова. Во втором случае уже в годы советской власти консультировали писателя Александра Солженицына, автора многих сочинений, которые были идеологическим антисоветским тараном, и немало других интеллигентов, приезжавших к вам.
B. Ш. Все было, как вы говорите. Хотел ли я краха Российской империи? Нет, не хотел. Я хотел избавить ее от политического кризиса и спасти жизнь царя. Он пошел на жертву, чтобы не допустить крушения России. Он любил ее сильнее собственной жизни. Но жертва монарха не отвела трагедии. И я не спас его. Царя и всю его семью убили… Поэтому я не могу принять вашей точки зрения. Я часто слышал это обвинение, оно несправедливо… И антисоветчиков я не консультировал. Я действительно рассказывал многим советским интеллигентам о подлинных исторических событиях, в которых вообще все были виноваты. СССР не мог рухнуть ни от моих рассказов, ни от сочинений Солженицына. Это крушение, может быть, имеет многовековые корни. В конце концов все революции заканчиваются.
С. Р. А если бы царь не захотел отрекаться и приказал бы вас с Гучковым арестовать? Или если бы вы и другие монархисты поддержали его? Был бы шанс? Ведь смута тогда полыхала только в Петрограде, а Россия и армия оставались спокойными.
B. Ш. Наверное, шанс был. Но слишком многое было против нас. Очень многое… Потом я постоянно чувствовал боль, будто меня обмотали колючей проволокой и каждое напоминание об отречении режет этой проволокой мое тело…
С. Р. Вы писали, что царь не был «человеком власти», что он был «рожден на ступенях трона, а не для трона». Может быть, все дело в нем?
В. Ш. И в нем тоже. Вы сами знаете это. Вы ведь автор книг о людях, которые были участниками тех роковых событий. Вашими историческими собеседниками были Столыпин и генерал Кутепов. Я знал их лично… В вашей биографии Сталина приведен поразительный, страшный факт, когда ему сообщают, что немцы идут в атаку и гонят перед собой, как щит, русских людей… Что сделал Сталин? Напомните…
Я напомнил.
21 сентября 1941 года Сталиным была продиктована телеграмма Г. К. Жукову, А. А. Жданову, А. А. Кузнецову, В. Н. Меркулову. Она предельно обнажает и жестокость момента, и решимость Сталина идти до конца.
«Говорят, что немецкие мерзавцы, идя на Ленинград, посылают впереди своих войск стариков, старух, женщин и детей, делегатов от занятых ими районов, с просьбой к большевикам сдать ЛЕНИНГРАД и установить мир. Говорят, что среди ленинградских большевиков нашлись люди, которые не считают возможным применить оружие к такого рода делегатам. Я считаю, что если такие люди имеются среди большевиков, то их надо уничтожить в первую очередь, ибо они опаснее немецких фашистов. Мой совет: не сентиментальничать, а бить врага и его пособников, вольных или невольных, по зубам. Война неумолима, и она приносит поражение в первую очередь тем, кто проявил слабость и допустил колебания. Если кто-то в наших рядах допустит колебания, тот будет основным виновником падения Ленинграда. Бейте вовсю по немцам и по их делегатам, кто бы они ни были, косите врагов, все равно — являются ли они вольными или невольными врагами. Никакой пощады ни немецким мерзавцам, ни их делегатам, кто бы они ни были. Просьба довести до сведения командиров и комиссаров дивизий и полков, а также до Военного совета Балтийского Флота и командиров и комиссаров кораблей. И. Сталин»
[2].
Приведя этот документ в моей книге («Сталин», ЖЗЛ), я написал: «Ни полслова о сострадании. Документ принадлежит великому политику».
B. Ш. Я тоже в феврале 1917 года думал о пулеметах. Да, против были русские люди. И я русский… Но если бы мы расстреляли несколько тысяч, то спасли бы миллионы и миллионы людей… Царь не смог на это пойти… В противоположность ему Николай I решился картечью подавить бунт на Сенатской площади… а вот Николай II не решился… (После долгого молчания.) Я всегда считал Ленина и Сталина своими врагами. Но не они разбудили зверя…
С. Р. Да, свергали царя свои, имперская верхушка — генералы, депутаты, банкиры, промышленники, интеллигенты. Вы из этого круга. Не могли же вы нацелить пулеметы на себя?
B. Ш. Заговор против царя был, мне предлагали в нем участвовать. Я отказался… Но это, разумеется, не оправдание…
С. Р. Я хочу написать вашу биографию.
