Слова прозвенели очень четко. Дениз переводила взгляд с Андерсона на Джейни, будто ждала возражений. Насколько легче, подумал Андерсон, работать ординатором, под защитой белого халата исцелять недужных; лучше быть кем угодно, где угодно, только не в этой комнате, где надо согласиться с женщиной, что ее сын мертв.
— Я так вам соболезную, — сказала Джейни. Ее душили слезы.
Дениз Крофорд, однако, не плакала. Она говорила, и голос ее был холоден, и эта стужа, это знакомое ледяное горе пробирали Андерсона до костей.
— Он умер. И никогда не вернется. А вы… постыдились бы.
— Миссис Крофорд…
— Вы, пожалуй, лучше уходите. Хватит уже, постарались. Идите… и все.
Джейни выдавила улыбку:
— Миссис Крофорд… мы уйдем, мы совсем не против уйти, только, пожалуйста, поговорите с Ноа пару минут… вам и говорить не придется, просто посидите с ним… по-доброму…
— Вы внушили ребенку, что он — кто-то другой. Приволокли его сюда бог знает откуда…
— Из Нью-Йорка.
— И почему меня это не удивляет? Вы промыли мозги бедному ребенку и притащили его сюда аж из Нью-Йорка. А теперь хотите, чтоб я вам подыграла. Можно подумать, это игрушки. — Дениз покачала головой. — Для меня — не игрушки. А теперь вон из моего дома.
— Для нас это тоже не игрушки, — размеренно, ровно произнес Андерсон. — Послушайте, миссис… Я знаю, что вы пережили утрату. Страшную утрату. Я понимаю, каково вам.
— Правда? Вы понимаете? Как вам удается? Вы-то кого потеряли?
— Я потерял… — Андерсон потянулся за словом, но слово надломилось под ним, как лестничная ступенька, и он кувырком полетел во тьму. Перед глазами всплыло лицо жены. Похоже, он огорчил жену. — Моих других. — Вот и все, за что ему удалось ухватиться. Он потерял имя жены. Имя сына.
Дениз Крофорд выпрямилась в полный рост. Надо же — она немногим ниже Андерсона.
— Я сказала — вон отсюда.
Вот почему я столько лет провел в Азии, подумал Андерсон. Вот что бывает в Америке. Он прирос к месту. Голова не соображала.
Джейни посмотрела на него, и он следом за ней побрел по коридору.
Простите меня, думал он. Простите, что вас втянул. Простите, что внушил вам веру в этот жалкий мешок с костями.
— И что мы скажем Ноа? — яростно прошептала Джейни. Ее близость, дыхание ее шепота на лице налетели всей своей мощью, и Андерсон инстинктивно попятился от такого натиска. — Как мне теперь все уладить?
— Вы что-нибудь придумаете.
— А больше вам сказать нечего? И все? Я что-нибудь придумаю?
Где-то поблизости застучал барабан — зловеще, неумолимо, будто вел армию к поражению. Андерсон заставил себя поднять голову и посмотреть Джейни в глаза:
— Простите меня.
Она отвернулась и открыла дверь в кухню. Но придумывать ничего не пришлось, потому что Ноа в кухне не было.
Глава двадцать пятая
Словно обвалился карточный домик. Все, что могло пойти не так, пошло не так. И беспомощней всех Андерсон — созерцатель истерии. Он тянулся к словам, а слов на месте не оказывалось.
Да уж, это тебе не Индия. В Индии понимают, что жизнь, хочешь не хочешь, складывается так, как складывается: посреди дороги стоит корова, ты выворачиваешь руль, и это спасает тебя или же убивает. Жизнь закончилась, началась новая — может, лучше прежней, а может, и нет. Индийцы (и тайцы, и ланкийцы) мирились с этим, как с муссонами или жарой, и смирение их было подобно простому здравому смыслу.
Чертовы американцы. Американцы, непривычные к кизяку в очаге и к внезапным поворотам, — им остается лишь крепко держаться за жизнь, как за тоненькую веточку, что неизбежно надломится… а когда дела идут не по плану, американцы слетают с резьбы.
Андерсона это тоже касается.
Вполне стройное объяснение случившегося.
Но, если честно, Америку тут не упрекнешь, верно?
Потому что временами и в Индии все шло вкривь и вкось, правда?
Люди такие сложные — как предсказать, что они выкинут пред лицом невозможного?
Да никак.
Андерсон топтался в кухне, пытаясь сориентироваться. С фотографии на холодильнике улыбалась бейсбольная команда Малой лиги. Андерсон сощурился, в нижнем левом углу разглядел Томми с плакатом: «ЧЕМПИОНЫ МАЛОЙ ЛИГИ, ЮЖНЫЙ ДИВИЗИОН МИЛЛЕРТОНА, „НЭШНЛЗ“».
Ах вот оно что — «Нэшнлз». Потерянное звено. Андерсон и забыл, что любительские команды Малой лиги иногда назывались в честь команд Большой. Улика полезная, но удовлетворения не принесла. Что теперь толку от улик?
Андерсон вышел из кухни и отправился на поиски пропавшего мальчика.
Джейни выглядывала из задней двери в бесконечное ничто.
Всего на минутку ослабила бдительность, но минутки хватило, и Ноа исчез.
Она еще раз проверила в кладовой, и в гостиной, и в ванной на первом этаже, а подросток заново посмотрел в других комнатах, однако Ноа след простыл.
Видимо, улизнул через заднюю дверь, пока Джейни разговаривала с Дениз, а Чарли сидел за своими барабанами. Подумал, наверное, что Дениз его отвергла и поэтому пнула. Ну а что еще ему думать? Или, может, решил, что сам виноват — сам виноват, хотя виновата Джейни… ладно, сейчас не до того. Времени казниться будет вдоволь потом.
За дверью слякоть, желтые кляксы прошлогодней травы, и в них пробивается новая зелень, будто голова седеет наоборот. В птичьей купальне — темная лужа, на воде все крутится и крутится одинокий листик. Силуэт дерева, почки на кончиках древесных пальцев. Дальше двор кончался и начинались поля, и тянулись эти поля до самого горизонта.
— Ноа?
Джейни и забыла, как тихо за городом. Где-то гавкнула собака.
— Ноа!
Далеко ли убежит четырехлетний ребенок?
В голове мелькали обрывки утешений: вот-вот, не волнуйся, все будет хорошо, всегда все было хорошо, где-то же он есть. А из-под этих слов, сметая все на своем пути, накатывало половодье паники. Трава кончилась, начались приземистые зеленые стебли недавно высаженной кукурузы.
— НОА!
И Джейни бросилась бежать.
Она мчалась по полю, выглядывая светловолосую детскую голову, и стебли кололи ей ноги. Под ногами ломались нежные кукурузные ростки.
— Но-а!
Он может быть где угодно. Свернулся клубочком на влажной земле меж зеленых стеблей, прямо за гранью видимости. Прячется среди деревьев за полем, в черных лесных тенях.
Может, имя не то. Ноа у нас упрямый. Может, он нарочно молчит, но откликнется, если назвать его иначе.
— Томми? — Имя выдралось из горла, оцарапало воздух. — ТОММИ!
