Вскоре толпа так разрослась, что пешеходам пришлось выходить на проезжую часть, чтобы обойти зрителей. Песик выкидывал все новые и новые номера. А. гадал, не служил ли он когда-то в цирке. Когда толпа смеялась, А. и ребенок смеялись вместе со всеми.
Злой выкрик на языке, который А. понимал. Люди вытянули шеи, чтобы увидеть, что случилось. Толпа стала такой огромной, что мотоцикл с коляской не мог повернуть на узкую улицу. Мотоциклист кричал сперва по-французски, потом по-немецки, но песик всех заворожил.
Солдат выбрался из коляски и пробился сквозь толпу. Он крикнул старику, чтобы забирал своего пса и выметался.
Старик состроил гримасу и повернулся к песику. Солдат неодобрительно покачал головой и жестом показал, чтобы тот уходил. Тогда песик покачал головой и поднял лапу, указывая в том же направлении.
Толпа покатилась со смеху.
А. с ребенком тоже засмеялись, потому что песик сделал это без команды хозяина. Солдат толкнул старика на землю. Толпа подалась вперед и угрожающе загомонила. Когда песик бросился и схватил солдата за щиколотку, тот пнул его сапогом и, с силой ударив прикладом по собачьей голове, размозжил ее о камни. Толпа разразилась неистовыми криками и ринулась на солдата. А. испугался, что его сейчас раздавят, но не мог выбраться. Солдат, загнанный в угол разъяренной толпой, лихорадочно отмахивался винтовкой.
Прибыли жандармы, засвистели в свистки. Они пытались разделить толпу, но люди сопротивлялись. А. надежно обхватил ребенка руками и попытался выбраться из столпотворения, но толкнул локтем в спину жандарма, который тут же обернулся и потребовал у него документы. А. попытался медленно попятиться, но полицейский наставил на него пистолет и потребовал паспорт.
— Дороги нет мне, — сказал А. по-английски, — так не надо глаз: я зрячим спотыкался.
На мгновение между ними замкнулась связь, которая могла бы породить лишь замешательство, но отец жандарма преподавал английский в Ле-Мане и часто читал из Шекспира за воскресным обедом.
Прибыли военные грузовики. Солдаты били всех на своем пути.
Один из них, должно быть, решил, что А. сопротивляется аресту, и метнулся мимо жандарма, выставив винтовку. Полицейский сказал ему, чтобы опустил оружие, но у солдата горели глаза. А. поспешно отдал ребенка девочке-подростку, стоявшей рядом, и поднял руки, сдаваясь. Солдат ударил А. в лоб прикладом винтовки и закричал. Другие солдаты начали стрелять, толпа обезумела. Солдат уже собирался выстрелить в А., и тут девочка, все еще державшая на руках ребенка, поняла, что перед ней тот же солдат, что в прошлом году убил ее брата возле кафе, когда они с матерью стояли и беспомощно смотрели на происходящее. Без колебания она вынула из кармана пистолет и дважды выстрелила солдату в сердце. Жандарм, стоявший в нескольких шагах, выстрелил в девочку, но промахнулся и попал А. в лицо. Всех вокруг забрызгало кровью и осколками кости.
Девочка бросила пистолет и побежала, по-прежнему прижимая к себе ребенка. Отряд солдат ринулся за ней в погоню, но Анна-Лиза быстро бегала. Она выросла в деревне под Парижем и была чемпионкой в беге на коньках.
Она участвовала во многих заданиях под именем Святая Анна. Убила девять человек и каждый раз потом плакала — но не сдавалась. Ей было семнадцать, и сердце у нее было решительное.
В кармане у нее лежали ключи, блокнотик со стихами, огрызок карандаша, моток бечевки и кольцо, которое мама подарила ей на тринадцатилетие.
Товарищи просили ее на время уехать из Парижа, потому что о ней стало известно врагу, но до города дошли вести о высадке в Нормандии. Освобождение было вопросом нескольких недель. Все строили планы, ввозили оружие. Опыт и отвага Святой Анны были незаменимы.
Она рванулась к реке, спотыкаясь на выбитых булыжниках, но ни разу не потеряла равновесия. Она надеялась оторваться от преследователей и спрятаться под мостом или в лодке, привязанной у берега.
Пока она мчалась через улицы, среди деревьев, по древним каменным ступеням, перед ней проносились мгновения ее жизни.
Запах масла от рук отца. Ночь, когда она оставила окно в доме бабушки и дедушки открытым, и ей на постель нападал снег. Скачки верхом на спор — и как потом она влюбилась. Как шнуровала коньки. Она хотела выйти замуж и жить на Монмартре. Любила танцы и американский джаз.
Спеша по ступеням к реке, она взглянула вверх и увидела проходивших мимо солдат. Она замедлила шаг и постаралась казаться спокойной, но кто-то, скучавший у воды, присвистнул, и солдаты обернулись.
Она вылетела на узкий берег Сены, солдаты кричали ей вслед: «Стоять!» Они нагоняли, и ребенок у нее на руках был такой ужасной, кричащей тяжестью.
Пробежав под еще одним мостом, она заметила узкую лестницу, ведшую обратно на улицы. Солдаты бежали за ней следом, один за другим. Когда она добралась до длинного прямого бульвара, двое солдат остановились и стали стрелять. Анна-Лиза увидела переулок и свернула туда, но на полпути поняла, что впереди тупик.
Так должны были закончиться их жизни.
Но тут распахнулась дверь, и удивленный юноша в фартуке пекаря уставился на Анну-Лизу. Она оттолкнула его и метнулась в кладовку, велев быстро запереть дверь.
Было очень темно. Они слышали, как гремят снаружи солдатские сапоги. Потом в дверь ударили приклады, и послышался приказ открыть. Когда заплакал ребенок, солдаты навалились на дверь пекарни и стали бить в нее ногами.
Паскаль забрал у Анны-Лизы ребенка и велел ей спрятаться за штабелем мешков.
Потом отпер дверь, держа ребенка на руках.
Солдаты злобно на него уставились.
— Что случилось? — спросил Паскаль. — Что вам нужно?
— Кто еще есть в доме? — прорычал один из солдат.
— Моя мать спит наверху.
— А где твоя жена?
— Поехала в Тур навестить дедушку, он говорит, что умирает, но, скорее всего, у него грипп, — сказал Паскаль. — Это мой сын.
— Твой сын? — переспросил солдат. — Как его зовут?
— Мартен, — ответил Паскаль.
Солдаты продолжали грозно на него смотреть, и тогда Паскаль спросил, не хотят ли они зайти выпить горячего кофе и что-нибудь поесть. Они вошли, не говоря ни слова, прошли через кухню к столикам. Сняли каски и шумно сложили их на полу. Пекарня только что закрылась, но Паскаль зажег всюду свет и разогрел в печи пироги, словно сегодня был просто еще один обычный день.
