— Как там с «Парамаунтом», Престон? — спросил Дэнни, не поднимая глаз.
— Отлично, новый продюсер — это просто рождественское чудо, у меня уже завтра для вас что-нибудь будет.
— Ты едешь домой на Рождество, Престон?
— Да, если вы не против. А вы поедете в Шотландию?
— Вообще-то мама приезжает сюда. Хотя, по-моему, ей больше хочется повидаться с собаками.
— Тут куда теплее, чем в Шотландии, правда?
— Везде теплее, Престон. Тебе что-нибудь еще от меня нужно?
— Нет, у меня завтра будет что вам показать.
— Хорошо. Я собираюсь сегодня навестить жену Джека. Позвони, пожалуйста, в больницу и узнай, все ли в порядке, спроси сестру, не нужно ли чего?
— Как она?
— Скорее всего, ей в основном скучно.
— У меня на столе есть журналы, может быть, возьмете?
— Рад, что у тебя есть время читать журналы, Престон.
В подземном гараже было светло и всегда полно машин. Пока Дэнни не пристегнулся, звенел автоматический сигнал.
— Спасибо, бабуль, — сказал Дэнни.
На пассажирском сиденье валялась резиновая кость, на водительской двери была вмятина, которую парковщики «Сохо Хауса» все время предлагали выправить, пока Дэнни наверху, у себя в офисе.
Время от времени он настаивал на том, чтобы припарковаться самому, и полностью откидывал переднее сиденье, чтобы подремать.
Ему часто снилось детство, залитый дождем квартал Манчестера, где он рос с матерью. Он часто о ней думал, потому что был уже достаточно взрослым, чтобы кое-что понимать, достаточно взрослым, чтобы помнить ее, когда ей было столько, сколько ему сейчас. Она любила его, но чуралась других. Мерилом ее жизни было не только то, что она сделала, но и то, в чем отказала себе.
Дэнни чувствовал, что они похожи. Он предпочитал побыть дома со своими биглями и чашкой чая. Вечеринок и обедов было столько, что они уже ничего не значили. Он больше не чувствовал нужды кого-то в чем-то убеждать. Все, что казалось ему интересным, шло в фильмы, а больше ему нечего было сказать. За эти годы у него было несколько мимолетных романов, но мужчины, к которым его влекло, всего хотели больше, чем он был готов дать.
Он бы не назвал себя одиноким, но признал бы, что чего-то не хватает. Часто он сидел за барной стойкой на кухне, гадая, что бы это могло быть, глядя на своих спящих собак, на то, как они дышат, как их сердечки поворачиваются и открываются, точно замки.
II
Прежде чем выехать на шоссе, ведшее к больнице, Дэнни остановился у «Люке» на Мелроуз, купить Ракель домашнего печенья. Было еще рано, хозяйка, Джейн, занималась бумагами за дальним концом стойки.
— Не останешься на ланч, Дэн?
— Нет, еду навестить подругу в больнице — жену Джека Миллера.
— А, я понимаю, о ком ты. Джек и Ракель. Помню ее. Надеюсь, ничего серьезного.
— Скоро она придет сюда на ланч, а ты, Джейн, к тому времени забудешь этот разговор.
— Она не хочет, чтобы знали, из-за чего она в больнице?
— Кто знает, — сказал Дэнни.
— Господи, какой ты скрытный, — ответила Джейн. — Напомни, я тебе и свои секреты как-нибудь расскажу.
— Престон не просто так зовет меня Сейфом, знаешь ли.
Когда Дэнни вернулся к машине, время на счетчике уже кончилось, но на лобовом стекле не было штрафной квитанции. В пакете он нашел несколько печений, упакованных отдельно, не в коробку. Он положил три в карман, до дома, а четвертое съел стоя. В магазине напротив ресторана торговали старыми часами. Дэнни смотрел на них сквозь витрину. Такие крохотные черточки и цифры, такие нежные пружинки, усердно трудящиеся над чем-то, чего им никогда не понять.
Ракель болела уже не первый месяц. Волосы у нее выпали после терапии, но худшее было позади, так она говорила.
Добравшись до больницы, Дэнни спросил служащего, можно ли ему самому припарковать машину. Такая у него была странная привычка, в Лос-Анджелесе ее не понимали. Один парковщик как-то обвинил его в том, что он не верит латинам. Дэнни так оскорбился, что вышел из машины и, ударив пяткой в дверь машины, слегка ее помял, но окружающие решили, что он просто не в себе.
Он дошел до регистратуры, где пять женщин направляли посетителей в разные стороны и ставили кого-то в режим ожидания касанием длинных ногтей.
— Добрый день, сэр, могу я вам помочь?
— Я не уверен, что зашел в нужный корпус…
— Скажите мне, как зовут пациента, сэр, и я поищу его в системе.
— Фамилия Лисс, два с, имя — Ракель.
Женщина постучала по клавиатуре.
— Миссис Лисс, Ракель Лисс. Вы мистер Лисс?
— Нет, я Братец Лис.
— Простите?
— Я просто близкий друг… не родственник.
— Вам нужно в Онкологию, корпус О-14. Через эту дверь, направо, ищите корпус с буквой О или поезжайте отсюда на лифте, а потом по навесному мосту. Если заблудитесь, наберите ноль с любого телефона.
— Спасибо, — сказал Дэнни.
— Здоровья вашей подруге.
Перед отделением Ракель сидела еще одна женщина-администратор. На ее столе стояла ваза с цветами, рядом качались воздушные шарики. Один шарик отвязался и, слегка повернувшись на бок, уперся в потолок. Администратор проводила Дэнни по коридору. Предложила понести печенье и журналы, которые он запихал в пакет с надписью «Фокс Серчлайт Пикчерз».
Ракель спала.
Палата у нее была светлая и роскошная. Дэнни встал у окна и посмотрел на Лос-Анджелес, видневшийся вдали. Бесконечный поток машин волнами цветных точек струился по каньону. Вертолеты дорожной полиции висели над бульваром Сансет. Дэнни беззвучно написал сообщение Престону, попросил проверить, покрывает ли страховка стоимость палаты Ракель.
Потом сел в бежевое кожаное кресло возле спящей женщины, принесшей неизмеримо много счастья в его жизнь. Она семь лет была замужем за его агентом и лучшим другом. Они пытались завести ребенка, когда доктор нашел узел.
Дэнни вынул журналы и поглядел на лица на обложках. Все в поиске, подумал он, пытаются развязать узлы своей жизни.
Ракель проснулась и потянулась к его руке.
— Ты почему не на площадке, не создаешь что-нибудь потрясающее? — тихо спросила она.
— Предпочитаю быть сиделкой.
— Думаю, Джек тоже, — сказала Ракель и села.
— Красивая у тебя прическа.
Ракель хихикнула и провела пальцами сквозь густые пряди.
— Это парик.
— А так и не скажешь.
Она покраснела.
