— Даже если так, они все равно твои братья и сестры.
— С какой еще стати?
— Миф рода человеческого.
— Ну его к черту, род человеческий! Я из сверхчеловеческого, па!
Ключ
Отец мой позвонил кому-то, кого назвал Джоки, и спросил, не согласится ли этот Джоки по пути на работу в Пасифик-Палисэйдс заехать за мной, а потом, после работы, подбросить меня домой из школы.
Джоки заехал за мной и потом доставил домой, но оказалось, что зовут его Эдвардо Джонфала и что он вице-президент банка.
После школы я сказал отцу:
— У меня есть идея, па.
— Без сомнения.
— Давай завтра утром отправимся вместе с Джоки в банк, подождем, пока он откроет ключом дверь, войдет в комнату, отопрет сейф, а как только он все это сделает, привяжем его к стулу, заберем из сейфа все деньги и — домой.
— А дома что с ними сделаем?
— Посчитаем.
— Ежели тебе охота считать, — сказал мой отец, — то высчитай, пожалуйста, девяносто девять фасолин из этого вот мешочка.
— Хорошо, — сказал я, — но фасолина ведь не доллар.
— Разумеется, не доллар.
— Зачем тебе девяносто девять фасолин?
— Затем, чтобы приготовить нам обед.
— Получу я сегодня свое молоко?
— Получишь.
— Терпеть его не могу.
— Известное дело. Сколько ты насчитал?
— У меня уже три кучки по девять фасолин в каждой, но среди них есть несколько очень мелких и несколько щербатых. Как ты хочешь, чтоб я и их считал вместе с другими или же нет?
— Нет. Отсчитай мне только целые, не важно — большие или маленькие, а щербатые отложи в сторону.
— И что ты сделаешь с ними?
— Брошу в котелок вкупе со всеми прочими.
— А зачем я считаю?
— Девяносто девять целых фасолин, — сказал мой отец, — плюс восемь или девять щербатых — это отличная мера, и кроме того, мне хотелось бы, чтобы ты порассмотрел эти фасолины повнимательнее. Скажи, пожалуйста, что ты в них еще заметил, к примеру?
— Ну, на некоторых, к примеру, кожура лопнула, а на этих двух набухла. Считать такие?
— В сторону, вместе с щербатыми. Я сам на них погляжу. Ты закончил?
— Да. Одиннадцать кучек по девять целых фасолин в каждой и отдельно — семь щербатых, три с лопнувшей кожурой и две с набухшей.
— О чем же свидетельствует все это, вместе взятое?
— О том, что совершенно одинаковых фасолин не бывает.
— О чем еще?
— Наверно, о том, что на свете не бывает двух совершенно одинаковых вещей.
— Молодец. Похвально. Теперь ты можешь переодеться, то есть сменить брюки на шорты, и спуститься на берег. Жди меня там. Как только я поставлю фасоль вариться, тоже надену шорты, спущусь к тебе, и мы побежим наперегонки к Красной скале.
— Ух ты!
Я натянул свои шорты и в мгновение ока скатился на берег. Через несколько минут подоспел и отец.
Скала
Красная скала в трехстах ярдах к востоку от дома моего отца. Откуда я это знаю? Так мне сказал отец. Мы с ним называем иногда эту скалу Красной чудо-скалой, потому что она одна на всем побережье — красная. Все остальные скалы здесь черные, разных черных цветов, она же — красная и к тому же со множеством оттенков. И высится она не у самой воды, а в некотором отдалении, так что море до нее докатывается только в самый сильный прилив.
Мы оба бежим обычно во всю мочь, не щадя сил. Условия соревнования предложил однажды я сам. Кто первым добирается до вершины, тот провозглашается победителем гонки и Королем чудо-скалы. В первый раз отец не соглашался бежать всерьез, он сказал, что слишком для этого стар, но я возразил, что не так уж он стар, и в конце концов он все-таки побежал, и вышло по-моему, то есть вышло, что вовсе он и не стар.
Когда мы с отцом устраиваем гонки, бег обычно начинаю я. Я командую: «Приготовься! Внимание! Старт!»
Отец мой на бегу всегда разговаривает. «Кажется, на сей раз быть тебе в хвосте», — поддевает он меня. «Да что ты!» И я весь превращаюсь в скорость и перегоняю его, и тогда он говорит: «Ну что ж, ты просто слишком скор для меня. Ты просто слишком молод, вот и все».
То же самое и сегодня — как только отец спустился к морю, я подал команду к забегу и первым сорвался с места. Это была настоящая хорошая гонка, и даже превосходная, и, может быть, лучшая из всех, какие бывали у нас, потому что отец мой разбежался не на шутку. Он трижды обгонял меня, но я все-таки пришел первым. Не думаю, чтобы он мог обойти меня, даже если старался бы изо всех сил. Я спросил его об этом, и он сказал: «И сегодня, и во все другие разы я старался изо всех сил».
Мы стояли на вершине скалы и смотрели на огромное море. Немного погодя мы сели — отдохнуть и поболтать.
Облако
— Ну, — начал мой отец, — что скажешь?
— Море как раз для меня. Когда-нибудь, па, я заведу себе дом вроде твоего.
— Что скажешь о школе? Вот о чем мой вопрос.
— А что о ней говорить?
— Как прошли занятия? Благополучно?
— К директору меня во всяком случае не посылали.
— Это уже неплохо. А сестренку свою ты видел?
— Она разыскала меня во время большой перемены на спортплощадке.
— Как она выглядела?
— Как всегда.
— А что говорила?
— Что ей тоже хочется приехать пожить здесь немного.
— В самом деле?
— Да. Она сказала, что нечестно с моей стороны жить здесь у тебя, а ее и не пригласить.
— Как-нибудь я поинтересуюсь у вашей мамы, можно ли мне привезти сюда и девочку.
— Не надо, па. Оставь ее там. Хватит ее с меня и дома.
— Не сейчас. Позднее.
— Не великая это радость иметь сестру, которая вечно вертится возле тебя.
— Ладно. А что дальше?
— Не знаю, па.
Потом мы просто сидели. Я ничего не говорил, отец тоже. Он растянулся на скале и закрыл глаза. Я лег рядом с ним и стал смотреть прямо в небо.
Я увидел там белое облако и долго следил за ним. А спустя некоторое время я уже был наверху, на облаке, разгуливал по нему и с высоты обозревал землю.
Вскоре туда же заявилась моя сестрица и сказала, что у нее не меньше прав разгуливать тут, чем у меня. Я ответил, что если уж она доставила себе труд добраться сюда, то может и побыть немного.
