Его рука ложится на мою, и он закрывает глаза, словно сейчас собирается заплакать. Ведь его лицо кривится от муки, терзающей его душу. Сжимает мою руку и его губы касаются запястья, оставляя сухой поцелуй на коже.
– Спасибо вам, Аурелия, – открывает глаза, а я, кажется, не дышу, ведь такая ласка мне неведома. Никто с такой нежностью, мужской нежностью не относился ко мне. И это подкупает. Так подкупает меня, что замираю, когда он опускает мою руку в своей, а другая его рука проходится по моим волосам и застывает на шее.
Наши лица недопустимо близко, и ещё мгновение и его губы коснутся моих. Не могу поймать ощущение хотя бы чего-то, но секунда и одна из мыслей проносится в голове. Она бессвязная. Она не запоминается. И она остужает, заставляя сделать шаг назад. Снять с себя руку Петру, и выпустить другую.
– Я… простите, – шепчу, понимая, что ещё немного бы и поддалась новому греху. С меня достаточно уже сотворённого. Смущение и стыд заполоняют тело, и щёки начинают гореть.
– Это вы меня простите, Аурелия. Я не должен был пользоваться вашим состоянием. Я… честно всё понимаю. Вэлериу. Против брата я не пойду, – сухой голос Петру проникает в сознание. Поднимаю голову, хмурясь.
– При чём тут Вэлериу, Петру? Вы хотели поцеловать меня, и ведь я вроде бы тоже. Но это всё неправильно. Для меня неверно. Но никоим образом не касается Вэлериу. Он не властен надо мной, – резко отвечаю я.
– Ошибаетесь, Аурелия. Вы юны и неопытны, но останавливает вас то, что вы уже выбрали своего защитника. Хоть разум и не в ладах с вашим сердцем, а вокруг всё для вас ужасающе, но сторону вы выбрали. Только вот выбрал ли он вас, госпожа Браилиану, или же вы совершили непоправимую ошибку? – бросает на меня взгляд, наполненный злостью. Не успеваю я возмутиться, как мужчина уже проходит мимо меня и захлопывает дверь за собой.
– Совершила ошибку, скорее всего, – шепчу я в тишину. Такое чувство, что он знает о поцелуе с Вэлериу. Знает больше, чем говорит. А я ни черта не понимаю.
Сейчас ведь полна неуловимых чувств, они путаются между собой. Сливаются в одну кашу и не дают сделать правильные выводы. Я действительно попала в кромешный ад на земле, заполоняющий душу и терзающий плоть изнутри. Разрывают меня, каждый в свою сторону.
Triginta quinque
Тишина угнетает, как и одиночество. Сейчас же я чувствую себя именно заложницей. Идти некуда, думать только остаётся о том, что знаю. Но и это не даёт ничего. Один выход – ждать, когда тело и разум устанут, чтобы уснуть. Горячая ванна не помогает, как и медленное расчесывание волос не успокаивают внутри меня терзающие голову мысли. Ничего не даёт уснуть. Встаю и подхожу к шторам, распахивая их, и смотрю в стеклянное окно на двери.
Ночь. Для меня ночи означают новые события и новости, которые только путают больше. Зачем Вэлериу поцеловал меня, если у него есть эти девки? Он только пачкает меня. Пачкает своими словами, взглядами, руками и губами. Своим грехом сводит с ума и туманит сознание. Зачем? Неужели, не хватает этих?
Противно и неприятно. Словно использовали. Грязной чувствую себя сейчас. Раздражена тем, что я продолжаю воскрешать воспоминания с его участием.
Дверь позади меня распахивается. Оборачиваясь, встречаюсь с белокурой девушкой, входящей в мою спальню.
– Госпожа, я принесла вам молока с мёдом. Это поможет заснуть вам, – произносит она и оставляет бокал на столике рядом с кроватью.
– Отработала своё? – зло фыркаю я, отворачиваясь обратно к окну.
Знаю, что груба. Знаю, что она ни в чём не виновата. Но эти колючие чувства внутри меня уже разворачивают неприятные ощущения. Хочется на кого-то их выплеснуть и этим человеком оказывается Анна.
– За что вы так со мной? – тихо спрашивает она. Вздыхаю и поворачиваюсь к ней, закрывая на секунду глаза, и корю себя за эту вспышку.
– Прости, – отвечаю я, натягивая улыбку, и пожимаю плечами. Не знаю, как объяснить своё состояние.
– Госпожа, вам не следует ревновать меня или же других девушек к нему. Мы всего лишь средство для насыщения его тела и продолжения жизни. А вы… вы другая для него, – говорит она, печально улыбаясь, и переводит свой взгляд на пол.
– Я не ревную, Анна. Меня растили в других условиях и иных законах. Праведных, поэтому, наверное, моя реакция такова. Для меня тут всё отвратительно и грязно, – опровергаю её слова, но где-то внутри понимаю, что права она. Права и это неприятно. Только почему я ревную его? Ревную ли или это состояние обусловлено гордостью, которую на несколько мгновений растеряла?
– Да, я знаю, в каком месте вы росли. Мы же воспитываемся по иным законам. Нам не претит библия, и мы ходим тоже в церковь. Только не там ли сказано во второй заповеди: «возлюби ближнего своего как самого себя».
– Верно, такое там есть, но это не означает греховную похоть, которую проповедуете вы. Истина в том, чтобы помогать ближнему своему, не дать ему совершить ошибки и поддерживать, как самого себя. Это никоим образом не относится к вашим грехам. Я не придерживаюсь этого, – поджимаю губы, смотрю на спокойную Анну, только улыбающуюся мне.
– «Если говорим, что не имеем греха, – обманываем самих себя, и истины нет в нас». И такое там есть, потому что все мы грешны, а вас именно обманывали праведностью, которая сродни тому самому греху. Мы признаем это и не отвергаем лукавого. Но разве не сама библия учит нас жить каждый день так, чтобы он оказался озарённый лучами солнца и счастья?
– Но в лучах солнца не живёт ненависть, которой они пропитаны!
– В лучах солнца и создаются самые жестокие планы, а ночь лишь покрывает их. Помогает воплотить в жизнь. И никто этого не изменит, госпожа. Поэтому стоит ли вам переживать о том, над чем вы не властны? Стоит ли мучить себя и отказываться от настоящей жизни? Ведь вы хотели свободы, а сами не даёте себе этого. Вы страшитесь этой свободы и пугаетесь всего, что для вас ново. Но ново не означает ужасно. Поверьте мне, хоть они и питаются кровью, но существ, держащих свое слово, верных ему и сильных в этом, я ещё не встречала. Я не боюсь за свою душу, потому что знаю, что Бог простит меня за всё, ведь я защищаю свою семью. А защита для меня это они. Они охраняют наше поселение, как и многие в округе. В горах. Они знают много и за это я им благодарна. Я не отказываюсь от того, что грех вершится тут. Но грех греху рознь. Убийства ещё больший грех, чем сладострастие. Мы созданы для любви и бояться этого глупо. Госпожа, примите их, не как родных, а как тех, кто просто пытается сохранить свои жизни и вернуть на наши земли спокойствие, – пока она говорит, подходит ко мне, смотря прямо в мои глаза.
– Слишком сложно для меня, Анна. Я ведь понимаю это, буквально всё понимаю. Но я запуталась, мне так трудно принять это. Ведь ты знала об их существовании, верно? – кивает на мой вопрос. – А я нет! Я с детства слышала голос, потом упала в яму, где и начала узнавать всё. Частые события, новости, правда. Она разрушает меня, и я не знаю, как относиться к этому. Как по лабиринту бегаю и везде натыкаюсь на стены. Ты принесла мне молока, но там, я уверена, снотворное, чтобы я спала. А я устала спать, мне необходимо… необходимо хоть что-то родное, – поднимаю голову к потолку, пытаясь сдержать слезы.
