– Я сдавала кровь для очищения от грехов каждый месяц, как и каждая женщина. Не сдавала даже, а из меня её выкачивали, объясняя это тем, что это правильно. Так поступают со всеми девушками, чтобы их организмы были чисты, – перебиваю я его.
– Только с вами, Аурелия. Они смешивали вашу кровь и кровь моего брата для поддержания жизни в стенах. До этого была другая, очень слабая и она умерла рядом с могилой брата.
– Дочь Дорины? – шепчу я.
– Верно.
– Но он её убил ведь? – хмурюсь я.
– Нет, её убила Дорина. Она хотела получить от брата его силу и пыталась воскресить его. Но кровь её дочери не помогла, девушка умерла и всё представили, как убийство и снова оболгали Вэлериу.
– Он сам сказал…
– Вэлериу бывший священник, Аурелия. Вам не следует это забывать. И всех, кто умер в этой церкви, он считает своим проклятьем и принимает эти обвинения. Он винит себя за эти смерти и берет грехи каждого, кто умирает там или же его убивают. Он… – не успевает он договорить, как выпускает мои руки из своих. Падает на спину и корчится на полу, сжимая голову.
Подскакивая с места, подхожу к мужчине, издавшему стон.
– Что с вами? – испуганно шепчу я, пытаясь помочь.
– Мне… мне надо идти… отдыхайте, – сдавленно отвечает он, отползает от меня, словно я самое ядовитое существо на это планете. – Помните, что я сказал. До завтра.
Вскакивает на ноги и вылетает за дверь, громко хлопая ею. А я сижу на полу, непонимающе смотрю вперёд.
Triginta
Поднимаюсь с колен и осматриваю свою одежду, снова полностью испорченную от слюней этих тварей и от когтей Вэлериу. Хочется смыть с себя эту вонь, которую до сих пор хранит моё тело. Ищу глазами полотенца, которые бросила на кровать. Но их нет. Прекрасно. А вытираться чем?
Раздражённо вздыхаю и вхожу в ванную комнату, в которой так и горят два непотушенных факела на стенах. Усмехаюсь самой себе, обнаружив полотенца, чистые и аккуратно сложенные на стульчике рядом с ванной. А на них ещё что-то. Подхожу и подхватываю руками чёрную прозрачную ткань. Поднимаю что-то похожее на ночную сорочку, но слишком вульгарную для меня. Боже, я таких вещей отродясь не имела и не должна была иметь. Все это ведёт к греху, как и мысли даже о красивом и чувственном нижнем белье. Подобные сайты закрыты, где можно было бы лицезреть такие наряды. Но нам с Римой удалось раз увидеть показ мод, но он оборвался, и больше не было доступа к этому сайту. Наше же белье было из хлопка, простейшие бюстгальтер и трусики. А тут такие изыски и не для юности, а для зрелых дам. Но выбор разве есть? Ведь спать в чем-то надо.
Ловлю себя на мысли, что пальцы теребят ткань и наслаждаются её лёгкостью, мягкостью и приятной лаской. Оборвать себя на этом. Недопустимо. Откладываю вульгарную одежду и беру утеплённый халат из парчи, темно-бордового цвета и расшитого той же серебристой нитью, что и платье, которое сейчас на мне. Изумительный халат, настолько прекрасный, улыбаясь, кладу его уже бережнее.
Включаю кран и сбрасываю с себя одежду, забираясь в тёплую воду, и смываю с себя гадкий запах, как и волосы, тру с особой тщательностью. Переодеваюсь в предложенный наряд и наглухо застёгиваю халат, обувая тапочки, выхожу из ванной комнаты. Но сна нет, ни в одном глазу, как бы я ни старалась хотеть этого. Мысли. Они не дают спать. Крутятся и крутятся в голове. Быстро настолько, что не могу ухватить ни одной. Сажусь на постели и смотрю перед собой. А что сейчас делают они? Невозможно угадать, потому что я их не знаю. Господи, я даже не уверена, кто я.
Расправляю полы халата, вставая с кровати, подхожу к шторам и раскрываю их. Щёлкаю на ручку, и в лицо ударяет ледяной воздух. Но надеюсь, что это поможет мне уснуть и, по крайней мере, забыть этих тварей внизу.
Обнимаю себя руками, выхожу на балкон. Никогда в жизни не видела чёрное море, да и любое море. Только озеро. Это, я уверена, оно. И я не знаю, насколько мы далеко от берега и где он, ведь передо мной бескрайняя вода и горизонт, мерцающий огнями звёзд. Но делаю шаг ближе к высоким каменным перилам, вглядываясь в волны, бушующие внизу. Я на самом верху замка, в одной из башен, есть ещё одна слева от меня, симметрична моей. Поворачиваюсь к морю, закрываю глаза и вдыхаю незнакомый запах. Невозможно понять, чем оно пахнет. Свободой. Непредсказуемостью. Изменчивостью. Звук волн так прекрасен, так необычен и ласкает слух. Душа словно тянется к этому великолепию, вдыхая в себя этот невероятно прекрасный аромат кристальной чистоты природы.
– Наслаждаешься? – неожиданно вторгается насмешливый голос и прекращает всю красочность момента, да и пугает меня. Распахиваю глаза, поворачиваю голову к сидящему на перилах Луке.
– Что тут забыл? – зло спрашиваю я, отходя от него на шаг.
– Гулял, а ты нарушила мою романтичную прогулку под луной и звёздами, – недовольно произносит он, бросая на меня взгляд.
– Я?! Это ты сидишь на моём балконе! И как ты, вообще, сюда забрался? – возмущаюсь я.
– Просто. Смотри, – подскакивает на ноги и прыгает на кладку, цепляясь ногтями, и как зверь ползёт по камням. Мои глаза распахиваются шире от этого, и я подбегаю к перилам, чтобы лучше рассмотреть это. А он смеётся, ползая по стене, и делает кувырок в воздухе, приземляется прямо за моей спиной.
– Понравилось? Хочешь так же? – спрашивает он, когда я резко оборачиваюсь к нему.
– Не особо, – качаю головой, снова обнимаю себя руками и скрываю тело от порывов ветра вокруг меня.
– Ну и дура, – смеётся он, облокачиваясь о перила.
– Скажи, почему ты так меня ненавидишь? Что я сделала тебе? – хмурюсь, смотря на парня, спокойно стоящего напротив меня. Даже его светло-зелёные глаза сейчас блестят в свете луны странным свечением.
– У меня много причин. Убийство моей семьи, моей возлюбленной, предательство…
– Но меня тогда ещё не было! – возмущаюсь я, перебивая его.
– Ну и что? Самого факта того, что ты состоишь в родстве с Василикой, для меня уже достаточно, как и каждому из нас, – пожимает плечами.
– Почему с ней? Моя мама её дочь или кто? – спрашиваю я.
– В твоей матери, как и в тебе, течёт её кровь, благодаря которой вы вот такие суки. Каждый, кто обращён от первого, является кровным его родственником. И неважно рождён ли он в одном роду с ним или же был просто несчастный, попавший под эту раздачу счастья. Кровь роднит больше, чем ты можешь себе представить. И твоя кровь ещё даст о себе знать, – объясняет он.
– Но я человек, – настаиваю на своём.
– Пока, да. Твоё время пришло. Восемнадцать – возраст, который свидетельствует о готовности организма перестроиться. Если этого не сделать по окончании этого года, то больше никогда не будет возможности стать такой, какой ты должна быть. Ты заболеешь, а впоследствии умрёшь молодой.
Передёргивает от холода, но мне хочется узнать ещё и, несмотря на дрожание всего тела, стою и пытаюсь выстроить вопросы в голове.
