– Может, у нее плохо пахнет изо рта, – предположила я.
Джорджия хихикнула. Мне нравилось, что ей кажется смешным то, что я говорю.
– Может, тебе нужно дать ей «Фиалочку», – добавила я.
Она снова захихикала. Потом переплела пальцы между собой и положила руки на затылок:
– Знаешь, что это значит?
Я покачала головой.
– Это значит, что ты уверена в себе, – сказала она.
– Почему? – спросила я.
– Не знаю, просто так говорят. И еще говорят, что, если ты трогаешь себя за лицо, особенно за губы, когда с кем-то разговариваешь, значит, этот человек тебе нравится. А еще многие делают что-то странное, когда врут, и это легко заметить. Гримасничают, или моргают, или кашляют, или что-то еще. У всех есть такие приметы.
– Да? А у меня есть какая-нибудь примета?
– Не знаю. Соври мне что-нибудь, а я посмотрю. – Она внимательно уставилась мне в лицо.
– Ширли Темпл научила мою бабушку печь торты, – выпалила я.
– Правда? – воскликнула Джорджия, широко раскрыв глаза.
– Нет, ты же сказала соврать, чтобы узнать, сделаю ли я что-то странное, – напомнила я.
– Ой, я и забыла – мне стало так интересно! Обожаю фильмы с Ширли Темпл. Попробуй еще раз.
– Ширли Темпл научила мою бабушку печь торты, – снова произнесла я, глядя Джорджии прямо в глаза.
– Нет, не вижу ничего странного. Но, может, это потому, что ты сказала одно и то же два раза и привыкла к этой лжи.
Я не стала говорить ей, что на самом деле рассказывала эту историю трижды.
Позже я добавила новые пункты в свой список «Что я знаю о лжи»:
Чем больше повторяешь ложь, тем сложнее заметить, что ты лжешь.
Лжецов обычно что-то выдает.
После Шайенна я пыталась дозвониться до Берни на каждой остановке, но связи по-прежнему не было. Я волновалась, но была уверена, что Берни волнуется обо мне еще больше. Ведь я-то знала, что она сейчас дома в Рино вместе с мамой, а Берни впервые в жизни не знала, где я. Она столько раз говорила мне – не привлекай внимания, но теперь я была совсем одна, и ее внимание мне пришлось бы очень кстати.
Я показала Джорджии фотографии Хиллтоп-Хоума и рассказала обо всем, что надеялась там найти. Она ни разу не дала понять, что считает мое желание узнать правду странным.
– Я на твоем месте поступила бы так же, – сказала она. – Тоже захотела бы все узнать, не смогла бы иначе.
Ж.У.
– Я всегда была такой, – продолжила она. – Ты же заметила, сколько я задаю вопросов? Мой папа говорит, что я из тех, кто не успокоится, пока все не разузнает.
До того как я оставила Рино, мне казалось, что мир полон людей, которые точно знают, кто они, куда направляются и почему делают то, что делают. Я видела их повсюду – когда шла по улице, ждала у пешеходного перехода или отправляла письма. Все эти люди знали, кто они. Джорджия была одной из них. Она знала о себе все. Но разница была в том, что, хотя я завидовала другим и даже немного ненавидела их за то, что они знают, я была рада за Джорджию.
На каждой остановке мы сходили с автобуса вместе. Через некоторое время все станции будто слились в одну. Каждый раз я пыталась дозвониться до Берни, и каждый раз Джорджия заверяла меня, что связь скоро наладится.
– Только подумай, как она будет рада услышать твой голос, когда ты наконец дозвонишься до нее, – говорила она.
Конечно, я рассказала Джорджии о своем везении, как и обо всем остальном, но нам никак не попадались игровые автоматы, чтобы я могла ей это продемонстрировать. Не то чтобы она мне не верила, – она говорила, что верит, – но я все равно хотела, чтобы она увидела это своими глазами. Наконец я придумала, что делать, на остановке в Де-Мойне.
– Стой здесь и ничего не говори, – сказала я. – Просто смотри.
С минуту я оглядывала станцию, пока наконец не увидела то, что хотела, на скамейке рядом с туалетом. Затем я направилась к газетному киоску.
– Два лотерейных билета, пожалуйста. – Я протянула в окошко деньги.
– Не слишком ли ты маленькая для таких игр, пигалица? – сказал продавец. – Я не могу продать тебе билеты.
– Но это не для меня! Меня мама попросила их купить. Она говорит, что я удачливее. Вон она, сидит на скамейке, видите? – Я показала на сидящую на дальней скамейке рядом с туалетом женщину, сосредоточенно ищущую что-то у себя в сумке. – Если я хочу купить билеты для взрослого, это же ничего, правильно? Я не одна, а с мамой – она вон там, ищет свои очки. Она их вечно теряет, – продолжала тараторить я. – Я ей говорю – пусть повесит их на цепочку на шее, но она про это забывает. Мама! Эй, мам! – крикнула я в ее сторону.
Женщина продолжала шарить в сумке и не обратила на меня внимания.
– Она плохо слышит, когда у нее нет очков, – объяснила я (Берни как-то сказала это о своем отце). – Правда, странно?
– Хмм. М-да, – буркнул продавец, бросив еще один взгляд на женщину на скамейке, и вручил мне два билета.
Я заплатила и ногтем соскребла серебристый защитный слой с цифр на билетах. Я выиграла семь долларов по одному из них и три по второму. Продавец, казалось, был удивлен.
– Смотри, мам! – воскликнула я, размахивая десятью долларами, которые мне дал продавец. – Мы выиграли!
Джорджия была восхищена. На выигранные деньги я купила нам гамбургеры, жареную картошку и два молочных коктейля. Я знала, что Берни считает это вредной едой, но что-то подсказывало мне, что она меня простит. В первый раз с тех пор, как я покинула Рино, у меня в животе не было пусто.
– Как ты думаешь, из меня получится хороший психолог? – спросила Джорджия, когда наш автобус покинул Де-Мойн и снова вырулил на шоссе. – Фрэнк говорит, что я просто комок нервов.
Я представила себе клубок, из которого свисали длинные худые ноги Джорджии, болтаясь взад-вперед на ветру.
– А кто такой Фрэнк? – спросила я.
– Фрэнк Грегори. Так, один мальчик, который мне нравится.
Я снова почувствовала укол ревности.
– Фрэнк ошибается. Из тебя получится отличный психолог, – заверила я ее.
Мы еще немного поболтали, и Джорджия задремала.
Я снова достала свой блокнот и открыла его на чистой странице, чтобы начать новый список.
Что я знаю о Джорджии Свит.
День рождения: 12 августа
Второе имя: Элизабет (в честь бабушки)
Отец: Джон Альберт Свит
Учитель математики в школе
Любит рыбалку
Мать: Луиза Энн Свит
