– Мы проводим Рождество в Аспене, в отеле «Жером». Бывали там? – Его голос вибрировал от самодовольства. Шагнув к Гаспару, он по-европейски подал ему руку.
– В последнее время не бывал, – ответил драматург.
Слуга науки жестом пригласил его сесть на диван. Сам он простоял еще минуту, уставившись в смартфон и елозя по экрану толстым пальцем, по сравнению с которым гаджет выглядел миниатюрной игрушкой.
– Через минуту я вами займусь, вот только заполню проклятый аэропортовский формуляр.
Гаспар посвятил эту минуту разглядыванию хозяина кабинета. Когда он был ребенком, его мать якшалась с субъектами схожего пошиба – сначала в 16-м округе Парижа, потом в Белгравии и в Бикон-Хилл
[86]. Двойной подбородок и профиль а-ля Людовик XVI безупречно гармонировали с брюками «принц Уэльский», с блейзером с шевронами, с носками «Гамарелли» и с мокасинами с кисточками на кончиках шнурков.
Наконец Бурбон выпустил из рук телефон и уселся напротив посетителя.
– Полагаю, вы пришли поговорить о Шоне Лоренце?
– Насколько мне известно, он побывал у вас год назад, двадцать третьего декабря две тысячи пятнадцатого года. В тот же день он скончался.
– Помню-помню! Я сам его принимал. Между нами говоря, он был знаменитым художником, верно?
Стокхаузен обвел рукой стены своего гигантского кабинета.
– Как видите, я – коллекционер, – произнес он своим фирменным педантичным тоном.
Гаспар узнал литографию «Девочка с красным шаром» Банкси – ту самую, что красовалась в тысячах гостиных и служила заставкой на мониторах миллионов компьютеров. Здесь же был неизбежный Дэмьен Хёрст – пресловутый череп в бриллиантах, а также большая скульптура Армана
[87] – лопнувшая скрипка (ваял ли Арман что-либо еще, помимо гневливых скрипок?). Короче, все то, что Гаспар на дух не переносил.
– Вернемся к Лоренцу, если не возражаете.
Стокхаузен, скользкий, как угорь, не собирался уступать гостю инициативу.
– Для начала скажите, как вы прознали об этой истории? – спросил он.
Гаспар не принял его игры. Раз Стокхаузен согласился срочно его принять, значит, переживает за репутацию – свою и лаборатории.
– Предлагаю сэкономить время, мистер Стокхаузен: просто скажите четко и без проволочек, что за дело было к вам у Шона Лоренца.
– Не могу по соображениям конфиденциальности.
– Гарантирую, что так продлится недолго. Только до того момента, когда к вам в Аспен нагрянет бригада копов с наручниками. То-то будет аттракцион для постояльцев отеля «Жером»!
Уважаемый ученый муж изобразил благородное возмущение.
– За что меня арестуют?
– За сообщничество в убийстве ребенка.
Стокхаузен откашлялся.
– Вот отсюда! Я обращусь к своему адвокату.
Но Гаспар вместо того, чтобы выйти вон, попытался удобнее устроиться на жестком диване.
– Таких крайностей легко избежать, – небрежно бросил он.
– Что вы, собственно, хотите узнать?
– Я уже объяснил.
Людовик Капет упирался недолго. Промокнув пот на лбу шелковым платочком из кармашка блейзера, он покорно сдался.
– В тот день 23 декабря Шон Лоренц ввалился ко мне в кабинет в состоянии крайнего возбуждения, почти сумасшествия. Откровенно говоря, не будь он знаменитостью, я бы его не принял.
– Он принес пластиковый пакет?
Стокхаузен брезгливо поморщился.
– Пакет для мусора. А в нем старый коврик. Такие стелят в машинах.
Гаспар поощрил его кивком:
– Верно, раньше этот коврик лежал в багажнике «Доджа».
– Короче, – продолжил Стокхаузен, – Лоренцу нужно было выяснить, нет ни на этом коврике генетических следов его сына.
– Технически это возможно?
Стокхаузен пожал плечами – что за нелепый вопрос?
– А как же, раз передо мной стоял сам Лоренц! Требовалось совсем немного: взять на ватку немного его слюны. Сравнение ДНК, о котором он просил, почти не превышало сложностью тест на отцовство, разве что требовало немного больше времени.
– Думаю, Шон очень торопился.
Директор лаборатории покачал головой:
– Праздники в конце года – всегда непростое время, многие сотрудники уходят в отпуска. Но все проблемы решаются благодаря чековой книжке.
– Какой была сумма чека в конкретном случае?
– В конкретном случае это было даже лучше чека.
Стокхаузен встал и подошел к картине Банкси, за которой прятался небольшой сейф с системой распознавания отпечатков пальцев. Открыв его, хозяин достал маленький рисунок под стеклом, в темной рамке. На рисунке с подписью Шона был изображен силуэт нью-йоркских небоскребов. Гаспар представил себе эту сцену и испытал приступ тошноты: толстяк Стокхаузен выманивает произведение у убитого горем Лоренца как оплату за нехитрый генетический анализ.
Людовик XVI был далек от того, чтобы понять свою низость.
– Думаю, не ошибусь, если скажу, что это – последняя работа живописца! – восторженно прокудахтал он.
Гаспар готов был разбить стекло, разорвать рисунок в клочки и пустить их по ветру, как рассеивают прах покойного. Это было бы эффектно, но не приблизило бы его к желанной цели. Поэтому он, сохраняя спокойствие, продолжил:
– Итак, Лоренц сделал этот рисунок, чтобы вы согласились ускорить анализ…
– Я гарантировал ему получение результата утром двадцать шестого декабря. Это было нелегко, но возможно.
– Он должен был зайти за результатом через три дня?
– Должен был, но не зашел, потому что за это время умер, – подытожил доктор и выдержал небольшую паузу. – Результаты пришли в обговоренное время и так и остались в недрах наших компьютеров. Судебного предписания не было, никто ничего не запросил. Наша программа автоматически выдала три напоминания, а потом я забыл об этой истории.
– О смерти Лоренца писали все газеты. Вы никак на это не прореагировали?
– Не вижу связи. Человек умер от сердечного приступа посреди улицы.
Здесь со Стокхаузеном было не поспорить.
– Каждый год, – продолжил он, – в начале осени наши сотрудники разбирают архивы. Тогда я и узнал результаты.
Гаспар уже ерзал от нетерпения.
– Что же из них следует?
– Тест на отцовство дал положительный результат.
– А конкретно?
