Беда в том, что Маделин обо всем этом понятия не имела. Год назад, как раз в эти дни, она уже не работала в полиции Нью-Йорка и вообще покинула город. Симптомы депрессии появились в середине осени, и в ноябре она подала в отставку и вернулась в Англию. Чего ради прокручивать назад пленку? Даже если бы она тогда повстречалась с Лоренцом, от этого не было бы проку. Она бы ему не поверила, как сейчас не верила Кутансу. И помочь не смогла бы. Ей не поручали этого дела, и расследовать его у нее не было бы никакой возможности.
После рикотты она схватилась за живот. Опять! Боль вернулась, живот раздуло, словно она за пару минут прибавила пять кило. Она незаметно расстегнула ремешок и достала из кармашка блузки таблетку парацетамола.
Ее мысли вернулись к Гаспару. В разговоре с ним она бы ни за что в этом не призналась, но он ее ошеломил. Даже отвергая его выводы, она не могла не оценить его упорство и острый ум. Ничего не имея под рукой, он сумел задать уместные вопросы и нащупать ниточки, ускользнувшие от внимания бывалых сыщиков.
Она достала из кармана его подробный, местами даже слишком, отчет. Три листа с обеих сторон аккуратным ученическим, даже скорее женским, почерком – округлым, с завитушками – плохо совмещался, с точки зрения Маделин, с характером Кутанса, как она его понимала. У нее вызвало сомнение утверждение Изабеллы, что Шон ушел от нее с документами Сотомайора. Если так, почему их не нашли на теле Лоренца или в его гостиничном номере? Немного подумав, она набрала номер Бернара Бенедика.
Галерист ответил сразу. Он был вне себя.
– Мадемуазель Грин! Вы не держите слова!
– Это вы о чем?
– Вы отлично знаете: о третьей картине! О той, которую вы оставили себе! Вы заморочили мне голову вашими…
– Ничего не понимаю из того, что вы мне говорите, – перебила она его. – Я просила господина Кутанса отдать вам все три картины.
– А он отдал только две!
Она вздохнула. Об этом Кутанс ее не предупредил.
– Я узнаю у него, что произошло, – пообещала она. – А пока удовлетворите мое любопытство. По вашим словам, после смерти Лоренца вы забрали из отеля его вещи.
– Да, одежду и еженедельник.
– Из «Бридж Клаб», что в ТрайБеКе?
– Да. Я попросил, чтобы мне позволили самому порыться в его комнате.
– Вы не помните номер комнаты?
– Шутите? Целый год прошел!
Ее посетила еще одна мысль.
– Когда санитары пытались реанимировать Лоренца на 103-й стрит, при нем были личные вещи?
– Бумажник, больше ничего.
– А картонная папка? Кожаная сумка?
На том конце долго молчали.
– Верно, у Шона была кожаная дорожная сумка, он с ней никогда не расставался. Старая Berluti, подарок жены. Я не знаю, куда она делась. Почему вы спрашиваете? Продолжаете расследование? Из-за статьи в «Паризьен»?
– Какая статья?
– Сами увидите. А пока я требую возвращения третьей части триптиха!
– По-моему, вы ничего не можете требовать! – отрезала Маделин и нажала «отбой».
Массируя себе веки, она старалась восстановить логику событий. Если Изабелла сказала Кутансу правду, то прошло меньше суток между уходом от нее Шона с документами Сотомайора и его кончиной. Этого времени было достаточно, чтобы художник смог их кому-то передать. Или где-то спрятать свою сумку. Такой поступок соответствовал представлению Маделин о состоянии Лоренца перед смертью: фантазии, волнение, почти паранойя. Если спрятал, то где? Шон давно был в Нью-Йорке чужим: ни родни, ни друзей, ни дома. Проще всего было бы спрятать сумку в гостиничном номере.
Что-то предпринять. Немедленно!
Маделин встала и побрела в вестибюль. За величественной деревянной стойкой возвышалась Лорен Эшфорд – так значилось на ее бейдже: очень крупная и до невозможности красивая молодая особа, воплощавшая собой, казалось, великолепие и роскошь самого «Бридж Клаб».
– Здравствуйте, мадам.
– Здравствуйте. Я мисс Грин из комнаты тридцать первой, – представилась Маделин.
– Чем я могу быть вам полезна?
Лорен говорила вежливым, но не сердечным тоном. Ее потрясающему темно-синему платью следовало бы красоваться на подиуме в разгар «Недели моды», а не в гостиничном вестибюле. Маделин вспомнился наряд Королевы Ночи в «Волшебной флейте», которую она смотрела в Ковент-Гарден.
– Год назад, девятнадцатого декабря, у вас в отеле поселился художник Шон Лоренц.
– Весьма вероятно, – ответила дежурная, не поднимая голову от монитора.
– Мне надо знать, в каком номере он останавливался.
– Я не имею права сообщать эти сведения, мисс.
Лорен произнесла это почти по слогам. Продуманным был не только ее наряд, но и прическа – сложная конструкция из жгутов и прядей, удерживаемая заколками с драгоценными камнями.
– Понимаю, – сказала Маделин со вздохом.
На самом деле она не понимала ровным счетом ничего. Более того, она еле сдерживалась, чтобы не схватить Королеву Ночи за волосы и не разбить о ее голову монитор компьютера – или голову о монитор, тут не угадаешь…
Она ретировалась на тротуар перед отелем, чтобы выкурить сигарету. Стоило носильщику распахнуть для нее обе створки двери, как ее охватил колючий холод. «За все надо платить», – подумала она, ища в карманах зажигалку. Тьму полярной ночи осветило мигание вибрирующего телефона: два звонка, сразу два эсэмэс.
Первое – длинное послание от Луизы, медсестры-испанки из мадридской клиники репродукции, о том, что 16 взятых у нее овоцитов оказались пригодными. Биолог клиники предлагал половину из них оплодотворить спермой донора-анонима, а другую половину заморозить.
Маделин ответила согласием и заодно пожаловалась на боли. Ответ медсестры не заставил себя ждать: «Это инфекция или гиперстимуляция. Приходите в клинику».
«Не могу, – написала Маделин. – Я не в Мадриде».
«Где вы?» – спросила Луиза.
На это Маделин не стала отвечать. Второе эсэмэс, от Доминика Ву из ФБР, содержало приятную неожиданность.
«Привет, Маделин. Если ты в наших краях, загляни к 8 часам в Хобокен-Парк».
Она не стала медлить: «Привет, Доминик. Ты уже на ногах?»
«Еду в спортзал», – ответил тот.
Маделин закатила глаза. Она прочла где-то, что в пять утра в Нью-Йорке резко возрастает потребление электричества, отчасти из-за работы фитнес-центров, клиенты которых приступают к занятиям все раньше.
«У тебя что-то есть для меня?»
«Не по телефону, Маделин».
Понимая, что больше ничего не добьется, она свернула разговор: «Хорошо, до встречи».
Зажав в зубах сигарету, она обнаружила, что потеряла зажигалку, и уже хотела вернуться в вестибюль, как вдруг перед ее лицом взметнулось высокое пламя, на секунду пробив теплую дыру в ледяном холоде раннего утра.
