– Ничего не слышно… – Ефим потряс головой. – Почему ничего не слышно?..
– Идем ближе… – Зелинский подтолкнул его, и они приблизились к стрекочущей кинокамере.
– Довольно тебе шиковать, Маргарита, – промолвила пожилая дама. – Скоро и молодость пройдет. Самое время призадуматься, как устроить жизнь. А я тебе такого мужчину присмотрела…
– Да?.. – чуть слышно проронила Гарбо низким чувственным голосом.
– Да-да, – подтвердила «не леди». – Ты что? Даже не спросишь, кто он?
– И кто же? – Гарбо с интересом придвинулась.
– Барон де Варвиль, самый богатый, самый элегантный мужчина во всем Париже!
Грета Гарбо без интереса перевела взгляд на цветы.
– И, конечно, одной ногой в могиле…
– Представь себе – нет! Как раз напротив. Он молод и красив. Моя продавщица слышала от слуги, что как раз сегодня он будет в театре. Вот зачем я тебя так принарядила.
Грета Гарбо обнажила зубы в улыбке, и ее огромные синие глаза томно прикрыли веки. Высокий лоб сиял чистотой, овал бледного лица заканчивался прелестной ямочкой на подбородке.
– Рассказывают, что, когда Гарбо впервые появилась в Голливуде и ей сделали фотопробы, – чуть слышно прошептал Зелинский, – специалисты заметили, что пропорции ее лица уникальны: высота лба равняется расстоянию между глазами, а также – расстоянию между подбородком и кончиком носа. Такие пропорции встречаются лишь у античных статуй.
– Божественно красива, – выдохнул Ольшанский.
На них стали оборачиваться. Кто-то из членов съемочной группы замахал руками, беззвучно артикулируя:
– Пошли вон…
Однако этот небольшой инцидент поглотил всеобщий хаос, возникший сразу после того, как в студии появилась группа мужчин в черных костюмах.
– Эл-Би! – Зелинский потащил Ольшанского за руку, и они укрылись за ближайшими декорациями.
– Кто такой? – спросил Ольшанский, глядя сквозь фанерную щель на главного персонажа – лысеющего мужчину в очках.
– Луис Майер – хозяин и основатель студии эм-джи-эм. Родился, кстати, тоже в Российской империи.
– В Москве?
– В городе Минске. Потом вместе с родителями эмигрировал в Америку.
– Неплохо преуспел.
– Эл-Би уехал из России в двухлетнем возрасте. Мы с тобой несколько припозднились. В этом все дело.
Сцена закончилась, затих стрекот камеры, экран позади коляски угас. Рабочий, что раскачивал ее на рессорах, помог Грете Гарбо спуститься на землю.
Эл-Би вышел вперед и пожал Гарбо руку, потом, не выпуская ее руки из своей, о чем-то заговорил.
– Не понимаю, отчего по ней все сходят с ума… Холодная как треска. Из фильма в фильм – полуприкрытые глаза и голос как у коровы: низкий и глухой, словно из бочки.
– Посмотри на ее фигуру…
– Широкие плечи и узкие бедра, как у мальчишки. К тому же она сутулится.
– Эта женщина умеет шармировать. Но как она смотрит на этого толстяка… Еще немного, и заглотит его с потрохами…
– Вместе со студией и деньгами.
– Гарбо – любовница Эл-Би? – поинтересовался Ефим.
– Об этом не слышал.
– У нее кто-нибудь есть?
Зелинский удивленно отстранился:
– На что ты рассчитываешь?
– Пока ни на что.
– Но я же вижу, ты что-то задумал.
– Не говори чепухи… Кто такая она, и кто такой я.
– Твой разум смущен… Однако я должен тебе сообщить, что это лицо обманчиво. За внешностью аристократки скрывается обычная служанка из Швеции. Всем известно, Грету Гарбо интересуют лишь деньги, собственное здоровье, пища и сон. Да! И еще – секс.
– Боже мой… Она уходит… Уходит!
– Ты идиот, – Зелинский пожал плечами.
– Смогу ли я увидеть ее?
– Еще раз?
– Умоляю!
– Можем посмотреть расписание съемок. Это в конце павильона, на доске возле ее бунгало.
– Что такое бунгало?
– В Голливуде так называют гримерки. И, конечно, они есть только у звезд. Таких, как Марлен Дитрих, Джоан Кроуфорд, Джуди Гарленд, Кларк Гейбл…
Не дослушав весь перечень, Ефим потянул друга за рукав:
– Идем смотреть расписание!
Задами, за декорациями, они пробрались к белоснежному бунгало Греты Гарбо. Дверь с круглым застекленным окошком распахнулась, и на пороге появилась сухопарая женщина с перманентом
[4]. Проводив их взглядом, она приложила ладонь к глазам и вгляделась в съемочную площадку.
– Не вижу, кто там приехал?
– Эл-Би, – сказал ей Зелинский и чуть тише – Ольшанскому: – Тилда – костюмерша Греты Гарбо, старая дева.
Спустя минуту, поводив пальцем по расписанию, Петр сообщил:
– Завтра у Гарбо съемка сцены в будуаре Маргариты с Робертом Тейлором.
– Во сколько?
– В шесть утра.
– Роберт Тейлор… Никогда не слышал о нем, – сказал Ольшанский.
– Это его первая лента. Других может не быть. Голливуд – кладбище надежд.
– Это я уже слышал. – Ефим взял друга за грудки и неоправданно сильно тряхнул: – Закажи мне пропуск.
– Ну, хорошо…
– На завтра!
Петр взглянул на часы и покачал головой:
– Уже не успею.
– Пожалуйста!
– Если только ближе к обеду.
– Мне нужно с утра!
– Да ты обезумел.
Ольшанский отпустил Зелинского и засунул руки в карманы брюк:
– Тогда я останусь здесь до утра!
Глава 17
Возврат к старому
Похороны Катерины Петуховой были назначены на четверг.
С утра Лионелла перебирала свой гардероб в поисках подходящего платья. С туфлями было все просто – выбор пал на черные лодочки. Однако совместить сорокаградусную жару с черной одеждой было не под силу даже Лионелле Баландовской.
Прежде она старалась не думать о смерти, избегала похорон и не ходила на кладбища. Для нее была интересна только жизнь, и даже мысль о смерти была неприятна. Идея о перерождении или иных формах бытия нисколько не увлекала ее, так же как теория информационного эфира или всеобщего растворения в природе. Она считала, что смерть – конец жизни, и этим все сказано.
Однако на этот раз Лионелла была косвенной соучастницей смерти Катерины. Так что не поехать на ее похороны она не могла.
