Он не забыл ее. Но он опустил руки.
И теперь, сидя за столиком напротив Оливии, он отчетливо, с отчаянной обреченностью понял, что был не прав. Надо было проявить упорство. Надо было являться к ее дому каждый вечер, звонить ей каждый день, писать каждый час. Надо было не сдаваться.
Напрасно он тогда ушел.
А теперь уже слишком поздно.
Она даже не взглянула на него. Ни единого разу.
Напротив него Оливия со скептическим выражением лица изучала меню, мелом нацарапанное на доске над прилавком.
– У них тут даже ни одного салата нет! – возмутилась она. В ее голосе звучали капризные нотки, которые исчезали, лишь когда она бывала в образе своей героини.
– Я уверен, они могут накрошить для тебя в тарелку какой-нибудь зелени, – бросил он рассеянно, и она посмотрела на него с таким видом, как будто он предложил ей поесть с пола.
Вот уже почти три недели он пытался представить, что будет, если он снова наткнется на Элли. Но ни один из этих сценариев не предусматривал присутствия Оливии.
– Прошу прощения, – возвысила она голос и сделала знак женщине, которая помогала ему собирать с полу конфеты. – А нет возможности где-нибудь раздобыть рукколу? И грушу? Или козий сыр? – Она с ослепительной улыбкой обернулась к Грэму. – Мне просто до смерти хочется козьего сыра.
Женщина явно с трудом сдерживала смех.
– Мы предлагаем только то, что есть в меню. – Она кивнула на доску с перечнем возможных вариантов, включавшим в себя сэндвичи с ростбифом, индейкой и ветчиной. – И заказ надо делать у стойки.
Грэм поднялся на ноги:
– Я схожу.
– Тогда я, пожалуй, буду сэндвич с индейкой, – сказала Оливия и со вздохом вытащила телефон. – Только без хлеба.
– Какой же это сэндвич! – пробормотала женщина и вернулась за прилавок.
Грэма пытались пропустить вперед, но он вежливо отказался. В ожидании своей очереди он стал смотреть в окно, откуда был виден магазинчик О’Нилов, потом перевел взгляд на Оливию, которая сидела за столом, обмахиваясь рукой с наманикюренными пальчиками.
Гарри не оставлял своих попыток убедить Грэма, что закрутить роман с Оливией – это второй по эффективности шаг, который он может сделать для собственной карьеры. Первым, разумеется, было выбрать следующий проект из кучи сценариев, которые были веером разбросаны на кофейном столике в его гостиничном номере, один хуже другого, про инопланетян, роботов и вампиров. Была среди них и музыкальная версия старого ситкома, в которой Грэму предлагалось сыграть своего собственного брата-близнеца, и комедия о похождениях двух друзей-старшеклассников, которые выдавали себя за студентов колледжа.
– Да знаю я, знаю, – говорил Гарри каждый раз, когда Грэм отвергал очередной сценарий. – Но нам нужно решить, в каком направлении двигаться дальше.
Грэм и сам отдавал себе в этом отчет, но ему хотелось сделать правильный выбор.
В последнюю пару недель он с головой ушел в съемки, выкладывался в каждой сцене, скрупулезно выполнял все указания режиссера, с блеском отыгрывал все свои реплики. По вечерам он засыпал на продавленной гостиничной койке с исчирканной пометками копией сценария на груди, а по утрам прокручивал текст роли в голове, пока принимал душ и чистил зубы.
Все равно ничего другого ему не оставалось. Без Элли этот городок очень быстро начал его душить, он устал каждый день обедать в своем трейлере, а ужинать в номере гостиницы. Гарри уже начинал его утомлять, а Мик не хотел разговаривать ни о чем, кроме работы. Время от времени Грэм развлекался игрой в карты с другими актерами, но большинство из них были старше, поэтому в конце концов он стал проводить время в одиночестве, а мало существует вещей более тоскливых, чем мерцающий экран телевизора и тарелка с недоеденным ужином на смятой гостиничной постели.
Вчера вечером, включив телевизор, он с удивлением обнаружил, что показывают «Убить пересмешника». В прошлый раз он смотрел этот фильм еще в детстве, с родителями, и сейчас мгновенно прилип к экрану, покоренный очарованием этой классической картины. И пусть его ровесники сколько влезет смотрят комедии, нашпигованные шутками ниже пояса, и боевики. Грэм вдруг понял, что хотел бы сняться именно в таком фильме. В чем-то серьезном.
Утром по пути на съемочную площадку Оливия пристроилась рядом с ним. Грэм знал, что она уже дала согласие на съемки в следующих двух картинах: в диснеевском фильме о принцессе наших дней и в комедии о двух соседках по общежитию. И пусть он относился к ее выбору с долей скепсиса, в каком-то смысле он ей даже завидовал. Она точно знала, чего хочет, и точно знала, в каком направлении двигается. О себе он того же самого сказать не мог.
– Какие у тебя планы на Четвертое июля? – поинтересовалась она, поправляя очки, когда они, уже позже, направлялись в сторону нескольких установленных на тележках камер, готовых запечатлеть на пленку их продвижение по улице.
Когда Мик предложил на выходных поработать, актеры и съемочная группа дружно возмутились. Оставалось всего три дня съемок – а у Грэма, у которого последняя сцена была намечена на утро второго дня, и того меньше, – и режиссер хотел поднапрячься и поскорее вернуться в студию в Лос-Анджелес. Но после месяца работы практически без выходных все отчаянно нуждались в передышке, так что он в конце концов сдался. Они получили свои выходные перед окончанием съемок, и теперь все только и делали, что строили планы. Грэм слышал, что кто-то из съемочной группы намеревался снять катер и устроить вечеринку на воде, а остальные собирались присоединиться к празднествам в городе.
– Я вот думаю, не слетать ли мне на денек на Манхэттен, – не дожидаясь ответа, заявила Оливия. – А то в этой глуши я уже начала забывать, что такое цивилизация.
– Круто, – машинально отозвался он, и она бросила на него взгляд искоса:
– Не хочешь смотаться со мной за компанию?
Он вскинул брови:
– В Нью-Йорк?
– На Манхэттен, – ответила она таким тоном, как будто это были совершенно разные вещи. – Согласись, классно было бы вырваться отсюда.
К его удивлению, эта мысль не вызвала у него отторжения, в особенности после многих дней одиночества, и он задался вопросом, пошутила она или нет. Он покосился на нее, пытаясь понять, была ли эта фраза брошена ради красного словца, или она в самом деле рассчитывала, что он может к ней присоединиться. Неужели это все не ради пиара и он в самом деле ей нравится?
Но прежде чем он успел что-либо ответить, Оливия улыбнулась.
– Это, конечно, не Лос-Анджелес, но и там тоже незамеченными мы не останемся, – сказала она, замедляя шаг, поскольку они уже подошли к ее вагончику. – Так как, у тебя уже есть какие-то планы?
Грэм вновь подумал о том Четвертом июля, какое он рисовал в своем воображении: параде и салюте, бенгальских огнях и оркестрах, атмосфере праздника в маленьком городке и шансе провести время с родителями. Он так и не ответил на то мамино письмо, и они тоже не делали никаких попыток связаться с ним, пока на прошлой неделе она не позвонила ему. Минут десять они обсуждали погоду в Калифорнии и книгу, которую она читала в своем книжном клубе. Когда она спросила, как идут съемки, Грэм сменил тему, как делал каждый раз, когда родители поднимали ее, остро чувствуя, что они делают это только из вежливости. Но когда она упомянула барбекю, которое их соседи собирались устраивать на День независимости, Грэм вообще никак это не прокомментировал.
