«Нет, думаю, это чисто формалистский инструмент математики, помогающий вести расчёты и строить цепи взаимодействия между дисциплинами. В природе мнимых чисел не существует. Зато существует то, что мы называем пересечением противоположностей, невозможными состояниями, размазанными неопределённостями типа «когда-нибудь» и «возможно да, возможно нет», расслоёнными нереальностями, и тому подобные вещи».
«Кое о чём я читал».
«Преимущество математика. Поговорим об этом в другой раз, эта тема требует времени».
«А давай махнём куда-нибудь подальше! — возбудился Прохор. — В один из твоих экзотических Ф-превалитетов!»
«Для этого тоже нужно немало времени, а ты не один. Не забывай, когда твоё «психо» вылетает из тела в «матрёшку», тело остаётся лежать бревном. Кого хочешь можно довести до инфаркта!»
«Понял, жаль».
«Чего жаль? Завтра вы будете в Москве, и я приду, тем для общения много. Какое время тебе удобней?»
«Вечером, часов в одиннадцать».
«Ок. До встречи».
И Прохор остался наедине с сами собой внутри себя.
Полежал, открыв глаза и ничего не видя. Устя сонно вздохнула, прижимаясь к нему тёплым боком, и он уснул тоже, окунаясь в приятную бездну сна, таинственную не меньше, чем настоящие Бездны Мироздания.
Второе отрицание
Возвращение домой получилось обыденным и простым.
Долетели из Бергена в Москву, высадились в аэропорту терминала «А» Шереметьево, на аэроэкспрессе домчались до Белорусского вокзала, сели на автобус у метро «Щёлковская» и к шести часам вечера 13 июня были в Суздале.
Подруга Саблина Лера уехала от автовокзала на «Мазде», вызванной Саблиным ещё до приезда в город, а сам он, Прохор и Устя сели в его «Киа-Вондер», который к автовокзалу пригнал один из доверенных сотрудников клуба «Чемпион».
— Домой не поедешь, — заявил Дан. — Сначала я проверю, «пасут» тебя здесь или нет, потом подумаем, как себя вести. Едем ко мне.
— Подвезите меня домой, — попросила Устинья, задумчивая и рассеянная в течение всего времени полёта и езды на перекладных. — Мама не поймёт, если не получит объяснения, почему я задержалась. Если захотите, встретимся завтра.
— Захотим, — уверенно бросил Саблин, глянув на не менее задумчивого Прохора. — Он захочет.
Завезли Устинью домой, на улицу Ленина (она жила возле парка) и поехали к Саблину.
— Вы даже не поцеловались, — заметил Данияр, когда машина петляла по улочкам города. — В чём дело? Поссорились?
— Всё нормально, — пробормотал Прохор, чувствуя странную опустошённость и раздвоенность в душе. — Она всё поняла.
— Я не об этом. Тепла не вижу. Может, ты ей что-нибудь брякнул неприятное?
— Ничего я не брякал. — Прохор с трудом выплыл из своего меланхолического состояния. — Мы не выясняли отношений и не ссорились, я сказал, что люблю её, но я не могу всё время думать о ней.
— Это заметно.
— Что?
— Что ты не думаешь о ней. И она это чувствует.
— Кончайте меня пилить! — разозлился Прохор. — Одному кажется, что я не так отношусь к Усте, и второй начинает нотации читать на эту же тему! Сам-то давно одумался, жениться собрался?
— Я не читаю нотаций, — примирительно сказал Саблин. — Просто вижу, что ты колеблешься. Не хочешь с ней жить семейно, так и скажи, она же переживает, надеется, а ты молчишь как рыба об лёд.
— Сам разберусь, — остыл Прохор.
— А кого ты имел в виду, кто тебя пилит кроме меня?
— Есть один… родственничек.
— Одиннадцатый? — догадался Саблин. — Тогда я не зря тебя пилю, он знает больше и видит дальше. Прислушался бы к его мнению.
— Сказал же — разберусь.
Данияр поставил машину во дворе своего старого семиэтажного дома, и они поднялись к нему в квартиру на последнем этаже.
— Располагайся, — сказал Саблин, снимая туфли и доставая мобильный. — Если всё будет тихо, завтра отвезу тебя домой.
Прохор поставил сумку с вещами, прошёлся по небольшим комнатам саблинской квартиры, где не раз ночевал, сел на диван, пребывая в тумане подавленности и отрешённости. Делать ничего не хотелось, мысли текли вяло и медленно, однако и сидеть, тупо пялясь в стену, не хотелось тоже. Душа требовала действия и одновременно не знала, чем занять хозяина.
Саблин кому-то звонил, выходил, раздевался, одевался, снова звонил, включил компьютер, поговорил с кем-то по скайпу, мылся, звенел посудой на кухне, а Прохор всё сидел и наливался меланхолией, пока не пресытился ею до отвращения.
Сбросил одежду, постоял под душем.
Полегчало.
Саблин позвал его на кухню.
— У меня особенного ничего похавать нет, сыр вот сохранился да курага, орехи ещё есть к чаю, могу яичницу предложить. Ты как?
— Ничего не хочу, — отказался Прохор. — Чаю попью, с курагой и орехами. Дозвонился до кого-нибудь?
— Как я и предполагал, за твоей квартирой ведётся наблюдение. За моей пока нет. Поэтому поживёшь какое-то время у меня. Что делать дальше, будем решать завтра, мне надо встретиться с одним человеком, он поможет прояснить ситуацию. Чем будешь заниматься — решай сам, но на работу тебе выходить пока нельзя. Сам должен понимать.
Прохор вспомнил о своей идее сделать эргион.
— Мне есть чем заняться.
— Вот и прекрасно, главное, не тосковать и не гнать пургу, всё в конце концов придёт в норму.
— Ты веришь? — хмыкнул Прохор.
— Я верю, что мы справимся со всеми бедами, — серьёзно проговорил Саблин.
Прохор вспомнил заявление «родича» из одиннадцатого Ф-превалитета (благодари судьбу за Дана) и подумал, что ему действительно повезло, что этот человек его друг.
До глубокой ночи он терпеливо вырезал палочки из дерева и склеивал эргион — так, как понимал его сложную «матрёшечную» структуру. Собрал внутренний модуль — икосаэдр, принялся за внешний — додекаэдр. Но глаза начали слипаться, пальцы дрожать, и он с сожалением оставил это занятие, понимая, что за один вечер невозможно собрать четырёхфигурный геометрический ансамбль — один многогранник в другом.
Саблин дважды куда-то исчезал, появлялся, загружал холодильник, включал компьютер, пока наконец не успокоился окончательно, поговорив с Лерой по скайпу. Предложил, остановившись в проёме двери:
— Есть хочешь? Я купил пиццу с грибами, блинчики с творогом, ветчину, молоко и хлеб. Да, ещё кефир.
— Кефир.
— После Норвегии похудеешь.
— На ночь предпочитаю живот не набивать.
— Похвально, толстый ты будешь несимпатичен. Это ты энергон делаешь? — Саблин с любопытством взял в руки крохотный икосаэдр.
