Масолово не просто восстанавливало меня и приводило в порядок – Масолово воскрешало меня. Я возвращался к себе.
Вставал я рано и шел гулять – в поле, в лес в любую погоду. Меня не смущали ни дождь, ни ветер, ни снег, ни глубокие расхлябанные лужи, не высыхающие даже в жаркое лето. Я брел по лесной тропе или по полю и никак не мог надышаться.
Возвращался часа через два, баба Зина ждала меня с завтраком – на столе, накрытый белоснежной салфеткой, стоял стакан молока, здоровенный кусок серого хлеба и пара яиц.
Летом я работал в саду, под тенью густых и старых яблонь – туда баба Зина поставила мне старый шаткий стол и колченогий стул.
Часа в три она звала меня обедать – пустыми, но вкусными, густыми щами, которые мы, по деревенской привычке, ели вместе с картошкой или кашей – для сытости.
После обеда я заваливался на чердак, где лежало старое сено. Спал до вечера, беспробудно и сладко. После сна и стакана ледяной, из погреба, простокваши шел «на хозяйство» – косить траву для «кролей» или рубить дрова. За грибами мы ходили вместе – поутру, по росе. Баба Зина искала грибы поразительно – шла за мной и «подбирала» беляки и красноголовики. Вечером у нас был грибной ужин.
Я поражался ее исконной житейской мудрости – и делился с ней всем, как не делился ни с кем, даже с Петькой, которого она еще долго после его смерти оплакивала.
Я рассказывал ей свою жизнь и удивлялся, что она жалеет мою мать.
– За что? – удивлялся я.
– Ты дурак, что ли, Максимка? Так она же несчастная баба!
Про мою дочь она бросила коротко, как припечатала:
– Сволочью не будь. Потом сам почернеешь! Ты ведь совестливый по рождению, Максимка! Хоть совесть свою от людей укрываешь. Пойди к ним, пожалей их, баб-то своих! Как же ты живешь с этим на сердце? Ох! Мне тебя-то еще жальчее, чем их!
К моему сочинительству она относилась с почтением и уважением, что было странно для трудового деревенского человека – здоровый мужик, полный сил, сидит под деревцем и изводит бумагу. Но в часы моего сочинительства соблюдалась тишайшая тишина – даже скандального кабанчика Степку баба Зина выгоняла на полянку за картофельным полем.
В третий мой приезд, после Алисы, я увидел, что бабка сдала. Но она продолжала держаться и никогда не жаловалась, не сетовала на жизнь. Иногда мы с ней выпивали – рябиновку, водку, настоянную на рябине. Баба Зина называла ее «таблеткой» – пила от давления, «от сосудов» и от «горькой судьбы». Пила по чуть-чуть из маленькой, «наперсточной» рюмки.
Когда я уезжал в последний раз, баба Зина грустно сказала:
– Ох, пацаненок! Чувствую, больше не свидимся! Дом я на тебя запишу. В комоде бумага будет. Помру – приедешь? Чтобы хата проснулась, оживилась?
Я горячо убеждал бабу Зину, что приеду гораздо раньше – зачем ждать ее смерти? Приеду проведать и просто пожить, отдохнуть и поработать. А по поводу завещания отмахнулся:
– Какой дом, баба Зина? Когда мне приезжать?
– Ну хоть раз в пять лет приедь, а, Максимка? Даже если у тебя будет все хорошо!
Что делать? Я пообещал, но ни минуты не верил в то, что это исполню.
Я так и не приехал в Масолово – вскоре появилась Галка, началась моя новая жизнь, которая закрутила меня. Иногда я вспоминал о своем обещании. Уговаривал себя – вот лето наступит и… Подумаешь – каких-то сто семьдесят километров! Но так и не собрался – то одно, то другое. Как обычно, всегда находилось то, что мешало.
На душе, конечно, скребло. Да мало ли, что на душе? Не все обещания получается исполнять.
Прости, баба Зина! Прости, что наврал. Прости, что ни разу не был на твоей могиле. А если ты еще жива… Тогда прости еще больше!
Конечно, я сволочь. Только в конце жизни, когда ты слегка умнеешь и начинаешь ценить то, что нужно ценить, ты понимаешь, на какую ерунду ты потратил свое драгоценное время. А на самое ценное, на дорогое и дорогих времени, как всегда, не хватило.
Я открыл почту.
Дорогой Максим Александрович! Простите, если первое слово вызвало у вас отторжение. И ради бога, не сердитесь на меня и на мою вольность. Вы действительно стали для меня дорогим человеком. Причина проста: ваши книги для меня – необыкновенная поддержка, «костыль» в тяжелые времена. Они помогали и помогают мне в самые тяжелые и черные минуты моей жизни. Поверьте, это не лесть. Я нахожу в них ответы на сотни вопросов, которые мучают меня и на которые я не знаю – так и не знаю! – ответов. Я чувствую такое единодушие с вами, что мне кажется, будто мы давно и долго знакомы. Я погружаюсь в ваши книги так, что невозможно, да и не хочется возвращаться в реальность, в свои страхи и недовольства, выныривать на поверхность той жизни, которая мне не мила. Ваши книги – это и есть самый чистый и глубокий, целительный мир.
Простите бога ради за пафос, но, как мне кажется, трудно без него обойтись, когда восторг и восхищение переполняют тебя.
После ваших книг я оживаю – мне снова хочется жить и снова хочется верить. От них веет таким оптимизмом – и все это несмотря на трагичные судьбы героев, на драматические повороты сюжетов. Иногда – на трагичные финалы.
Вы – светлый человек, Максим Александрович! Светлый и чистый. Спасибо вашим родителям и как же повезло вашим близким, тем, кто идет рядом с вами по жизни! Поверьте, это только белая зависть!
Огромный поклон вашей маме, вашей жене, вашим детям.
О себе – мне сорок пять лет, я учительница музыки, москвичка, вдова. У меня есть взрослая дочь.
С огромным уважением и нежностью,
Марина Николаевна Сторожева.
Вот тебе, Максим Александрович! Вот тебе, милый друг! Вечный нытик, зануда и пессимист. Получил? И за что тебе, а? Светлый человек. Просто солнце на небе. Светлый и чистый. Спасибо маме, ага. Именно она, моя, с позволения сказать, матушка, здорово повлияла на то, чтобы я вырос таким светлым и чистым. И близким со мной повезло несказанно. Ах, какое же чудо живет рядом с ними! И детям моим повезло, и женам.
Какая удача свалилась на них!
Я усмехнулся. Господи, наивность читательниц меня поражает. Что они там придумывают себе, эти милые и, скорее всего, не очень счастливые женщины? Какие фантазии в их чудесных и наивных головках? Как же они заблуждаются, господи! Вот послушали бы моих жен и любовниц – страшно представить, что услышали бы в ответ.
Милые мои, дорогие! Что вы знаете про меня? Про мое прошлое и настоящее? Про все то, что я сделал, что натворил, про тех, кого я обидел и предал? Наивные вы мои, бедные.
Неужели вы думаете, если человек пишет талантливо и красиво, то он так же красив и талантлив, как его книги? Вы заблуждаетесь, милые! Ох, как же вы заблуждаетесь.
Я склонен к нытью, меланхолии, страшному занудству и вечному недовольству. Я много раз предавал хороших людей. Я не любил свою мать и презирал своего отца. Я много пил и мало работал. А уж мой успех… Тут точно я ни при чем! Если бы не моя последняя жена, фиг бы вы прочли эти «светлые книги»!
