Я обиделся и вышел из комнатки.
Я иногда ночевал на сеновале в сарае и раньше, если было особенно жарко.
Там было душно и беспощадно жрали комары и мухи. Я ворочался до утра, надеясь, что Даша придет ко мне – чего уж теперь таиться, если открылось?
Но Даша не пришла. Утром, когда я вышел во двор, она кормила цыплят и глаз на меня не подняла. Я подошел к ней – она дернулась и покраснела.
– Мне уйти? – обиженным голосом спросил я.
Она, не поднимая глаз, пожала плечами:
– Дело твое. Тебя тут не держат!
И я ушел. Гордый, оскорбленный, обиженный на весь свет. В тот день я уехал в Москву.
В электричке решил, всё, хорош! С дачей, сельской школой, папашей, Лидь Ванной и Клавдией с Дашей я завязываю. Я был обижен. Меня в очередной раз не поняли!
И в конце концов, развод матери и отца – их личное дело. Я прописан в дедовой квартире и имею на нее право. А будет мать возражать – пойду в милицию и напишу заявление. Устроилась там, как королева, а мне тут… пропадать.
Кстати, все так получилось в моей жизни из-за нее, из-за матери! Вся эта нелепость с Дашей, дурацкая жизнь с отцом.
Мать встретила меня с испугом:
– Что-то случилось?
Наверное, видок у меня был еще тот.
Я ничего не ответил, прошел мимо нее, грубо задев ее плечом, в свою комнату – мою комнату, слышите! Только мою!
Скинул на пол грязные кеды, рубашку и брюки. Мать стояла в дверном проеме, сложив руки кренделем, и с презрением смотрела на меня. Я завалился на кровать и прикрикнул:
– Закрой дверь! Слышишь?
Мать вспыхнула, но в дальнейшие дебаты не вступила – видимо, мальчик вырос. Мальчик – большой. Мальчик – мужчина. И кажется, надо смолчать. Чутье у нее всегда было отличным – волчье чутье, как она сама говорила.
Утром мы встретились молча. Мать пила кофе и листала журнал. Мне она завтрак не предложила. Я распорядился сам – достал из холодильника сыр и масло, налил себе чаю и, нагло и победно глянув на мать, уселся есть. Мать не спеша допила кофе, глянула на часы, и в эту минуту раскрылась входная дверь. Вошла новая домработница Люся. Люся приходила два раза в неделю – постирать, погладить, убрать квартиру. Мать давно стала барыней и от домашней работы отвыкла. Мне это было смешно – деревенская девчонка, отнюдь не белоручка!
Люся стояла на пороге кухни и растерянно переводила взгляд с меня на мать.
– Уберешь его, – кивок на меня, – комнату, постираешь его тряпки, сменишь белье. Он теперь будет жить здесь, поняла?
Люся молча кивнула.
– Да! И приготовь что-нибудь легкое! Ну, суп там или котлеты. – Мать растерянно припоминала, что обычно подают на семейный обед.
– Из чего? – громко сглотнув, пролепетала испуганно Люся.
– Что – из чего? – Мать свела брови, не поняв вопроса.
– Из чего приготовить-то, а? Нет ведь продуктов.
– А! Ну если ничего не найдешь, сходи в магазин. Деньги оставлю на полке.
Мать резко вышла, а растерянная, перепуганная домработница продолжала хлопать глазами и смотреть на меня.
А я тут же успокоился и даже повеселел, увидев, что мать смирилась с моим приходом и выгонять меня, кажется, не собирается. Я был почти счастлив – я снова в московской квартире, без папаши и Лидь Ванны, без алкашни в полупустом, грязном доме. У меня есть своя комната. Люся постирает мои вещи и накормит меня. Я встречусь со старыми друзьями. Пойду в старую школу. Или в новую – какая разница!
Я в Москве, я у себя дома! И закончился весь этот кошмар. Я свободен от отца, и власть матери надо мной не сильна. Я могу ей противостоять. Я – мужчина, взрослый мужчина.
Про Дашу я ни разу не вспомнил. Я был слишком увлечен собой и перспективой своей новой, наверняка замечательной, жизни. Какая там Даша, о чем вы? Какая любовь?
С матерью мы заключили временное перемирие. Разговаривать нам с ней по-прежнему было сложно. К лучшему она не менялась, да и у меня настал сложный возраст – шестнадцать лет, это, знаете ли, не шутки.
К тому же я был подростком с травмированной психикой. Моя умная мать понимала – лучше смолчать, что-то пропустить, чем пережить новый скандал. Хотя к скандалу я был готов постоянно.
Жили мы, как плохие соседи – ели порознь, разговоров не вели, а случайно столкнувшись, например, в коридоре или у ванной, молча кивали друг другу и тут же отводили глаза.
Иногда, впрочем, она не выдерживала и начинала скандалить по поводу невымытой тарелки или грязной обуви, брошенной в коридоре. В зависимости от настроения я реагировал по-разному. Будучи в благодушии, нехотя, в порядке одолжения, делал, что она требовала, а в плохом – игнорировал, да еще и грубил. Я видел, как она еле сдерживалась, чтобы не ответить резкостью.
Однажды мать спросила, не хочу ли я съездить на дачу проведать отца.
Я ответил, что нет.
Она удивилась, но промолчала.
Я знал, что она продолжала высылать ему его инвалидную пенсию. Но однажды перевод вернулся. Мать вертела извещением и, кажется, впервые на моей памяти не знала, как быть.
– Может, съездить, проверить, как там и что? – растерянно спросила она меня.
Я молча пил чай.
– Максим! – Мать повысила голос. – Ты меня слышишь?
– Слышу. И что дальше? Хочешь – езжай, если волнуешься. – И я подленько хмыкнул.
Мать рассвирепела.
– Я? – взвилась она. – А может быть, ты? Ты, кажется, его сын!
– А ты жена! – парировал я. – Пусть даже и бывшая.
Мать опустилась на стул.
– Я? Нет, это невозможно. Как ты этого не понимаешь?
– Это ты не понимаешь, – заорал я. – А если там труп? Да мне просто страшно!
Она, как ни странно, кивнула, соглашаясь, и это было странным, почти неправдоподобным.
На дачу мы приехали поздно, кажется, часам к одиннадцати вечера.
По дороге со станции молчали – что удивительного?
Я думал только об одном: «Пусть он окажется жив, мой дурацкий, нелепый папаша. Пусть только он будет жив!» Было страшно думать, что предстояло увидеть нам с матерью.
Мы остановились у калитки и шумно выдохнули – на террасе горел свет, слава богу! Поднявшись на крыльцо, мы прильнули к окну – за столом сидела Лидь Ванна и пара каких-то «приятелей», папаши среди них не было. Мать нахмурилась и толкнула ногой дверь.
Компашка обернулась на нас. Ни испуга, ни удивления в их глазах не было – пустота. На людей эти нелюди были уже непохожи.
– Где хозяин? – хрипло, фальцетом выкрикнула мать. – Отвечайте, чертово племя!
