– Согласен, – кивнул Николай.
По городу поползли слухи, что Бестужев продался бандитам, что директор теперь миллионер – ему хорошо заплатили – и теперь всех с комбината уволят.
Ника помнила, как гудели горожане – все так или иначе были связаны с комбинатом. Из-за Бестужева Ника даже чуть не поссорилась с подругами.
– Знаешь, ты защищаешь Бестужева, потому что Калерия Петровна дружит с ним. А Егор за тобой бегает. Но люди говорят, что он продался, – сказала как-то Наташа.
– Заткнись, – грубо ответила Ника, – никто ничего точно не знает, но все галдят, как вороны.
– Ника, просто так никто говорить не станет, – осторожно вставила Аня, – мама зарплату не получает уже три месяца.
– А до этого получала? До того как он, как вы все говорите, бандитам продался, до этого – получала?
Наташа и Аня промолчали.
– Вот видите! И никого не уволили, ни одного человека! Более того, создали новые отделы – коммерческий и рекламный. И все это знают. Но все зудят и сплетничают.
Ника от гнева и беспомощности чуть не кусалась. В этих разговорах был весь их город – маленький и заполошный. Иногда хватало одного случайного слова, чтобы вранье расцвело большой клумбой. А Бестужев ни копейки не взял. Он сам не получал толком зарплату, пока «заинтересованные люди», которых представляли Николай и Виктор, не вложили в производство деньги. Ника и это помнила – в день первой большой зарплаты в городке царило радостное оживление, сквозь которое явственно читалось: «Ну, сам-то небось себе «мильоны» положил в карман!» Все это было противно.
– Не предъявляй к людям высоких требований. Они часто любят видеть плохое. И никого не слушай, – сказала Калерия Петровна дочери. – Бестужев – молодец. Настоящий мужик.
Последние слова она сказала как-то особенно тепло.
И вот Бестужева убили. Ника, которую все утро мучили предчувствия, летела по улице и пыталась понять, как связаться с Егором. По дороге ей попадались соседи и знакомые. Каждый считал нужным остановить ее и, сочувственно глядя в глаза, рассказать подробности случившегося. Ника делала вежливое лицо и не удивлялась тому, что каждый встречавший ее произносил примерно одну и ту же фразу:
– Ты к Бестужевым? Правильно. Беги, не задерживайся!
Из всего, что она услышала, было ясно одно – Петра Николаевича Бестужева застрелили в его кабинете рано утром. Директор приехал в семь часов, к началу первой смены, обошел цеха, встретился к главным инженером, а потом поднялся к себе. В приемной его ждал человек. Секретарши Риммы Игоревны еще не было.
– Вы ко мне? Проходите, – бросил Бестужев.
Он ждал наладчика оборудования, которого обещали прислать из другого города.
Человек, по всей видимости, прошел за Бестужевым в кабинет и выстрели ему в спину. Нике сказали, что тело директора нашли на пороге.
– Умер сразу, не мучился, – доверительно сообщила Нике одна из встретивших ее теток, – а тело нашла Римма, она опоздала в этот день. Нашла и потеряла сознание. Даже не смогла никого позвать. Но через пару минут в приемную пришла уборщица. Она-то и закричала. А выстрела никто не слышал. Цеха работают, а эти, из заводоуправления, приходят только к девяти. Говорят, хотели в сейф залезть. Там Бестужев деньги держал. Много денег. Чьи деньги, никто не знает, но ведь говорили…
– Откуда вы это взяли? Все эти подробности? И про деньги? – перебила тетку разозлившаяся Ника.
– Так весь город говорит! – охнула тетка и тут же спохватилась: – Ну, а что деньги?! Он работал! Он как волк работал. Жалко Петра Николаевича.
Ника ничего не ответила. Пошла еще быстрее – под гору ноги бежали сами собой. Ника разглядывала улицы, пыталась увернуться от знакомых и старалась не думать о том, что сейчас чувствует Егор. «Хоть бы Егора увидеть! – Сердце Ники сжималось от жалости. – Бестужева жаль, но его не вернуть. А Егор, который так любил отца и который так был с ним душевно связан, – страшно подумать, что чувствует сейчас Егор. А эти все болтают и болтают!» – зло думала Ника, наблюдая, как горожане в стайках обсуждают случившееся.
А город не болтал, город пытался понять случившееся – ничего похожего здесь еще не происходило. Город испугался, смутился, пожалел о своем злословии и громко ахал и охал. Впрочем, большинство были искренни в своем горе. Ника, теперь сторонний наблюдатель, понимала, что Бестужева любили. И верили ему, просто инерция досужего злословия и подозрительности оказалась велика.
– Сколько людей у дома! Скоро весь город соберется. – Кто-то указал на темнеющую толпу. Ника обернулась и в говорящей узнала коллегу матери.
– Что они там делают? Зачем пришли? – спросила Ника.
– Выразить участие. Бестужев был большим человеком. На нем почти весь город держался.
– Так всегда бывает, – сказала Ника, всматриваясь в темные окна знакомой квартиры, – сначала гадости говорят, потом на похоронах плачут.
Говорила она так не со зла. Она не представляла, что может сейчас утешить Егора. Не представляла, что чувствует Мария Александровна, жена, вернее, вдова Бестужева.
– Ты не права, Ника, – просто сказала женщина.
Да, Ника не права. Она знала, что сюда пришли не зеваки, сюда пришли близкие. Что с того, что Бестужев руководил предприятием? Считай, главным в городе? Отношения в таких местах, как Славск, маленьких, тесных городках измерялись соседством, а оно было близким, почти родственным. А потому напраслина, наветы особо больно ранили, в счастье все хотели поучаствовать, а беда становилась цементом.
– Господи! Да как же позвонить надо! – пробормотала Ника.
Людей у дома собралось много. Но стояли они группками, просторно. Ника пробралась к подъезду.
– Одинцова, младшая Одинцова, – зашептались вслед.
Около дверей ее остановил милиционер:
– Вы живете в этом подъезде?
– Нет, но мне надо к Бестужевым. Я знакомая. Близкая знакомая, – тихо сказала Ника.
– Не можем пустить, – милиционер почему-то употребил множественное число, – только прописанных в подъезде.
– Понимаете, я… Мне надо. Понимаете, Егор… Он в Москве. Надо с ним связаться. Мне надо узнать, сообщили ли ему… Может, помощь нужна. Пропустите. А вдруг он уже дома?
Милиционер посмотрел внимательнее:
– А зачем вам знать, дома ли Бестужев Егор?
Ника с удивлением уставилась на парня в форме.
– А как иначе? Если его нет, то я и проходить не буду. Если он дома – попрошу вас пропустить меня.
– Ага, – кивнул милиционер, – но пустить не могу и дать интересующую вас информацию – не имею права.
– Я поняла, спасибо. – Она сошла с крыльца и смешалась с толпой. Ника понимала, что, скорее всего, Егор с матерью занят приготовлениями, что ему не до разговоров, а утешения сейчас не услышатся. Они понадобятся тогда, когда все будет позади. Когда будни, обычные дни, рутинная жизнь вступят в свои права, но ежеминутно будут напоминать об утрате. Ника присела на угол дворовой лавочки и, прислушиваясь к разговорам, стала ждать.
