Однажды вечером, когда он расхваливал мне свою очередную подружку-биолога, я не выдержала и спросила:
– По-твоему, глупых женщин вообще не бывает?
– Я этого не говорил. Я только утверждаю, что в общей массе вы лучше нас.
– То есть я лучше тебя?
– Конечно, я всегда это знал.
– Ладно, поверю на слово. Но хоть одну настоящую суку ты в своей жизни встречал?
– Да.
– И как же ее звали?
Я знала, что он ответит, и все же надеялась: вдруг назовет имя Элеоноры.
– Не могу сказать, – после нескольких секунд молчания серьезно ответил он.
– Нет уж, скажи!
– Если скажу, ты рассердишься.
– Не рассержусь.
– Лина.
73
Раньше я верила его периодическим вспышкам ненависти к Лиле, но теперь перестала, потому что он, пусть и нечасто, говорил о ней совсем другое. Помню, он заканчивал трудную статью о роботизации «Фиата» (Что такое микропроцессор? А чип? Как это вообще на практике работает?). «Спроси у Энцо Сканно, он в этом разбирается», – посоветовала я ему. «Энцо Сканно? А кто это?» – рассеянно спросил он. «Линин сожитель», – ответила я. «Тогда я лучше с Линой посоветуюсь, – ответил он, слегка улыбнувшись, – она-то точно больше его знает». И вдруг, как будто что-то вспомнив, с ненавистью прибавил: «Сканно – это же сынок торговца фруктами, ну, был такой придурок?»
Меня поразило, с каким презрением он это сказал. Энцо был основателем инновационной компании – настоящего чуда, если учесть, что оно возникло в сердце старого квартала. Нино не мог этого не понимать и должен был отнестись к Энцо с интересом и уважением. Вместо этого он использовал прошедшее время, произнес «был», тем самым перенеся его во времена нашего детства. Энцо помогал матери в лавке и разъезжал с отцом на тележке с овощами и фруктами; в начальной школе он не блистал, потому что у него не было времени на учебу. Но Нино не желал признавать за Энцо никаких заслуг и все их приписывал Лиле. Я поняла: будь у меня возможность заглянуть поглубже ему в душу, я обнаружила бы идеальный образ Лилы, которая олицетворяла для него образец женского ума, а он ставил женский ум превыше всех других достоинств. И если время нашей любви близилось к закату, их с Лилой любовь на Искье продолжала светить ему через все минувшие годы. Мне стало ясно: мужчина, ради которого я оставила Пьетро, появился в результате встречи с Лилой. Это под ее влиянием он принял свою нынешнюю форму.
74
Эта мысль пришла мне в голову холодным осенним утром, когда я везла в школу Деде и Эльзу. Я была за рулем, но не могла сосредоточиться на дороге: мысль пустила корни и разрасталась. Я сравнивала любовь к мальчишке из квартала и к парню из лицея, то чувство, объектом которого стал его образ, придуманный мною еще до истории на Искье, со страстью к мужчине, охватившей меня на презентации в Миланском книжном магазине и вспыхнувшей с новой силой, когда он появился в нашем доме во Флоренции. Я никогда не разделяла эти два чувства, но в то утро поняла, что они никак друг с другом не связаны, а ощущение, что одно проистекало из другого, – не более чем игра воображения. Между ними существовал разлом – его любовь к Лиле; после этого мне следовало навсегда вычеркнуть Нино из памяти, но я этого не сделала. Так кого же я, несмотря ни на что, любила?
Обычно девочек провожала в школу Сильвана, а я, пока Нино спал, занималась Иммой. Но в тот день я решила поменяться с Сильваной, чтобы освободить себе утро, съездить в библиотеку и поискать старенькое издание «Женщины» Роберто Бракко. В результате я еле ползла по утренним пробкам, переваривая свою мысль. Я следила за дорогой, отвечала на вопросы девочек, но мысленно снова возвращаясь к Нино и пытаясь анализировать две его разные части, одна из которых принадлежала мне, а другая была мне чужой. Я развезла Деде и Эльзу по школам и, дав каждой тысячу наставлений, простилась с ними. Мысль продолжала работать, обогащаясь зрительными образами и постепенно трансформируясь в сюжет романа. Я спускалась вниз по набережной и думала: «К примеру, можно написать о женщине, выходящей замуж за человека, которого она любит с детства, но в первую брачную ночь обнаруживает, что физически ей принадлежит только половина его тела, потому что другая занята ее подругой». Но вдруг все идеи разом испарились: я вспомнила, что забыла купить Имме подгузники!
Подобное случалось со мной сплошь и рядом: повседневная домашняя рутина в любой момент могла влепить мне пощечину, да такую, что все мои великие замыслы теряли смысл и казались нелепыми. Я поехала назад, злясь на себя. От постоянной усталости я, не доверяя себе, составляла подробный список покупок, но, отправляясь в магазин, забывала прихватить с собой блокнот со списком. Я тяжело вздохнула: самоорганизация никогда не была моим коньком. Нино собирался на важную деловую встречу, и я не рассчитывала застать его дома, но, даже если он еще не ушел, рассчитывать на его помощь не приходилось. Отправить в аптеку Сильвану я тоже не могла: с кем бы она оставила малышку? Подгузники дома кончились, значит, у Иммы опять пойдут опрелости. В общем, я вернулась на виа Тассо, забежала в аптеку, купила что надо и запыхавшись влетела домой. Я думала, что еще с лестницы услышу плач Иммы, но нет, было тихо; я отперла дверь и зашла в квартиру. Имма сидела в гостиной в манеже, без подгузника и играла с куклой. Я прошмыгнула мимо двери, пока она меня не заметила и не стала проситься на руки. Сейчас быстро отдам Сильване подгузники и попытаюсь успеть в библиотеку. Но тут я услышала шум из большой ванной (ванных у нас было две, маленькой пользовался Нино, а большой мы с девочками). Я подумала, что Сильвана там прибирается, и подошла к приоткрытой двери. Я потянула ручку и первое, что увидела в большом зеркале, – наклоненную вперед голову Сильваны. В память врезалась полоска пробора, обрамленная с двух сторон черными прядями волос с заметной невооруженным глазом сединой. Потом я увидела лицо Нино с закрытыми глазами и открытым ртом. Через миг отражение в зеркале соединилось с реальной картиной. Нино был в одной майке, с голым задом, босиком; он стоял, расставив длинные тощие ноги. Сильвана наклонилась вперед, обеими руками опираясь о край раковины: панталоны спущены до колен, темный халат задран до талии. Он одной рукой гладил ее между ног, второй придерживая ее грузный живот и лаская огромную грудь, свесившуюся из халата и из лифчика, и ритмично долбил ее, касаясь своим плоским животом ее широкого бледного зада.
Я изо всех сил дернула дверь на себя. Нино открыл глаза, Сильвана вскинула голову и посмотрела на меня в ужасе. Я побежала прочь, схватила Имму из манежа и, пока Нино кричал: «Элена, постой!» – выскочила за дверь. Я даже лифт вызывать не стала, кинулась вниз по лестнице с ребенком на руках.
75
Мы сели в машину, я завела мотор, посадила Имму на колени и тронулась с места. Девочка была счастлива, тянулась к гудку, хотела посигналить, как ее учила Эльза, лепетала что-то на своем непонятном языке и радовалась, что я рядом. Я ехала не разбирая дороги – лишь бы убраться подальше от дома. Остановилась я только у стен замка Сант-Эльмо, заглушила мотор и обнаружила, что у меня нет ни слез, ни боли – один только ужас.
