Вернется ли она?
Или они вернутся вместе: старуха Лила и взрослая Тина?
Я сижу на балконе, смотрю на течение По и жду.
2
Каждый день я завтракаю в семь часов и, сопровождаемая лабрадором, которого недавно завела, иду к газетному киоску. Почти все утро я провожу в Валентино: играю с собакой, листаю газеты. Вчера, вернувшись с прогулки, я обнаружила на своем почтовом ящике довольно неряшливый газетный сверток. В растерянности взяла сверток в руки. Кому он предназначается? Мне или кому-то из соседей? Ни сопроводительной открытки, ни даже имени адресата где-нибудь в углу.
Я слегка отвернула край свертка, и этого мне хватило. Тина и Ну выскочили из закоулков памяти прежде, чем я успела освободить их от газетного листа. Я узнала кукол, которые почти шесть десятков лет назад одна за другой полетели в подвал: Лила выбросила мою куклу, я то же сделала с ее. Это были именно те куклы, за которыми мы ходили в подвал, но так и не нашли. Те самые куклы, за которыми Лила потащила меня к дону Акилле, людоеду и вору, а дон Акилле сказал, что не брал их, но решил, что их взял Альфонсо, и потому дал нам денег на новых кукол. Мы не стали покупать на эти деньги кукол – разве они могли заменить нам Тину и Ну? Зато купили роман «Маленькие женщины», под влиянием которого Лила написала «Голубую фею», а я стала тем, кем стала: писательницей, автором множества книг, в том числе знаменитой повести «Дружба».
В холле стояла тишина, из квартир не доносилось ни голосов, ни шума. Я в волнении озиралась по сторонам. Как мне хотелось, чтобы она появилась на лестнице или выглянула из пустой будки консьержа – тощая, серая, сгорбленная. Я хотела этого больше всего на свете, больше внезапного приезда моих дочерей с внуками. Я ждала, что она, как обычно, насмешливо скажет: «Ну что, понравился подарок?» Но она так и не появилась, и я разрыдалась. Вот что она наделала: она обманула меня. Она тащила меня, куда было нужно ей, с самого начала нашей дружбы. Всю жизнь она рассказывала свою историю, пользуясь моим телом и моим существованием в этом мире.
Или нет? Или эти куклы, полвека спустя оказавшиеся здесь, в Турине, говорили совсем о другом? О том, что у нее все хорошо и она любит меня, что она сломала наконец все барьеры и пустилась путешествовать по миру, который оказался так же мал, как ее старый мир? Может быть, она решила прожить старость по-новому, той жизнью, жить которой в молодости ей запрещали другие, а потом тот же запрет она наложила на себя сама.
Я зашла в лифт, поднялась на свой этаж и заперлась в квартире. Внимательно изучила кукол – от них несло плесенью – и усадила на полку со своими книгами. Я ужаснулась: какие они нищенские, страшные. Мне стало стыдно. В отличие от рассказов реальная жизнь к концу не проясняется, а только темнеет. Ну вот и все, подумала я. Теперь, когда Лила так явно дала о себе знать, мне придется свыкнуться с мыслью, что больше я ее никогда не увижу.
