Но это лишь любопытный эпизод. Нотка юмора в полифонии страстей, пробужденной в пылкой душе будущего революционера новыми знакомствами и глубочайшим, несмотря на едкие замечания недругов, погружением в изучение наук.
«Исповедь»
О берлинском периоде жизни Бакунина можно в определенной степени судить по его «Исповеди», написанной спустя годы в Алексеевском равелине Петропавловской крепости, после того как, приговоренный к смертной казни австрийским военным судом, он был в 1851 г. выслан в Россию.
«В Берлине учился полтора года. В первом году моего пребывания за границею и в начале второго я был еще чужд, равно как и прежде в России, всем политическим вопросам, которые даже презирал, смотря на них с высоты философской абстракции; мое равнодушие к ним простиралось так далеко, что я не хотел даже брать газет в руки.
Занимался же науками, особенно германскою метафизикою, в которую был погружен исключительно, почти до сумасшествия, и день и ночь ничего другого не видя кроме категорий Гегеля. Впрочем, сама же Германия излечила меня от преобладавшей в ней философской болезни; познакомившись поближе с метафизическими вопросами, я довольно скоро убедился в ничтожности и суетности всякой метафизики: я искал в ней жизни, а в ней смерть и скука, искал дела, а в ней абсолютное безделье.
Немало к сему открытию способствовало и личное знакомство с немецкими профессорами, ибо что может быть уже, жальче, смешнее немецкого профессора да и немецкого человека вообще! Кто узнает короче немецкую жизнь, тот не может любить немецкую науку; а немецкая философия есть чистое произведение немецкой жизни и занимает между действительными науками то же самое место, какое сами немцы занимают между живыми народами.
Она мне, наконец, опротивела, я перестал ею заниматься. Таким образом, излечившись от германской метафизики, я не излечился, однако, от жажды нового, от желания и надежды сыскать для себя в Западной Европе благодарный предмет для занятий и широкое поле для действия. Несчастная мысль не возвращаться в Россию уже начинала мелькать в уме моем: я оставил философию и бросился в политику. Находясь в сем переходном состоянии, я переселился из Берлина в Дрезден; стал читать политические журналы (т. е. газеты)».
«Исповедь», адресованная Николаю I, неоднозначный документ. Большинство биографов Бакунина полагают, что она написана с целью облегчить свою участь в заключении, не поступившись одновременно принципами и не выдав соратников. Оттого становится понятной сквозящая в приведенном отрывке самоирония, высказав которую Бакунин рассчитывал на снисхождение со стороны Николая I.
В любом случае берлинской период стал переломным в жизни Бакунина, а его контрапунктом — публикация в 1842 г. в журнале «Немецкие летописи» статьи «Реакция в Германии», призывавшей к революции в России и заканчивавшейся знаменитой фразой: «Страсть к разрушению — творческая страсть». После Берлина он решает не возвращаться в Россию и превращается в активно действующего революционера. В январе 1843 г. он покидает Дрезден и едет в Швейцарию. Затем более четырех лет живет в Париже, встречается с Прудоном, Марксом, польскими национал-патриотами, переводит на русский язык «Манифест Коммунистической партии». Позднее становится участником революционных событий в Париже, Праге, Дрездене, где предлагает выставить на баррикадах «Сикстинскую мадонну» и прочие знаменитости»… Но это уже другая история.
Иван Тургенев. «Немецкое море»
Около двух лет (в несколько приездов) прожил в Берлине Иван Сергеевич Тургенев (1818–1883). Первый раз он приехал сюда весной 1837 г. «доучиваться» после Санкт-Петербургского университета. Юноша был убежден, «что в России возможно только набраться некоторых приготовительных сведений, но что источник настоящего знания находится за границей». Так же, по словам Тургенева, полагал и министр народного просвещения граф Сергей Семенович Уваров, чье министерство за свой счет посылало молодых людей из России учиться в немецкие университеты.
Иван Тургенев. Рисунок Михаила Бакунина (1841)
Будущему писателю было тогда 19 лет. Он давно мечтал об этой поездке, о городе, где, как он страстно надеялся, ему удастся постичь истинное знание, которым владеют немецкие философы. Тем более что он свободно говорил на немецком языке, как, впрочем, и на французском и английском. «Я бросился вниз головою в «немецкое море», долженствовавшее очистить и возродить меня, и когда я, наконец, вынырнул из его волн — я… очутился «западником» и остался им навсегда» — так характеризовал впоследствии писатель свое пребывание в стенах Берлинского университета. Там Тургенев провел два семестра: 1838/39 и 1840/41 гг., выезжая из Германии на короткое время в Италию и Россию.
Любимый Вердер
Гегельянец профессор Карл Вердер был любимым преподавателем молодого Тургенева. «Я занимался философией, древними языками, историей и с особым рвением изучал Гегеля под руководством профессора Вердера», — рассказывал потом в «Литературных и житейских воспоминаниях» писатель.
Вердер был дружен со многими российскими студентами, в круг его знакомств попал и молодой Тургенев, который брал у молодого профессора (тому было чуть больше тридцати) частные уроки. Восторженно внимая учителю, юноша буквально боготворил его. В письме одному из своих друзей Тургенев пишет: «Вы не поверите, с каким жадным интересом слушаю я его чтения, как томительно хочется мне достигнуть цели, как мне досадно и вместе с тем радостно, когда всякий раз земля, на которой думаешь стоять твердо, проваливается под ногами…» Каким трепетом, каким страстным стремлением к познанию горят эти слова! Как далека от нас эта наивная устремленность к истине…
Занятия с Вердером помогли Тургеневу углубить понимание учения Гегеля, познакомили будущего писателя с философией Канта. В дальнейшем, как отмечают литературоведы, на социально-исторические романы Тургенева часто проецировалась историческая методология Гегеля, а «таинственные повести» нередко обретали черты непознаваемой кантовской «вещи в себе», притом что в обоих жанрах звучали «немецкие» мотивы.
В Берлинском университете Вердер был звездой первой величины. Студенты, и не только русские, его обожали. Помимо глубоких энциклопедический знаний, он обладал ярким даром оратора, умел в яркой, образной форме преподносить аудитории философские постулаты, нередко облекая их в поэтические формы, используя, например, цитаты из «Фауста». Влюбленные в Вердера ученики писали тексты серенад, посвященные любимому учителю, приглашали профессиональных музыкантов, которые перекладывали эти тексты на музыку и исполняли их под окнами профессора, в окружении подпевающей им молодежи. Польщенный Вердер после концерта выходил «кланяться».
Утомившись изучением наук, Тургенев обращал свое внимание на немецкую литературу: «Я все не перестаю читать Гете. Это чтение укрепляет меня в эти вялые дни. Какие сокровища я беспрестанно открываю в нем!»
