Мальчики и девочки будут учиться вместе.
Матерям законы будут уделять особое внимание.
Дети будут расти и развиваться под наблюдением врачей.
Всеобщая гимнастика, игры на открытом воздухе, морские купания, долгие путешествия позволят растить детей сильными, бодрыми, всегда готовыми к учению. (И этим предположением воспользовался впоследствии И. А. Ефремов.)
Государство станет единым, изучение географии значительно упростится. Ботанику можно будет изучать в лесах и долинах, на берегах великих и малых рек, минералогию — в горах, и всё такое прочее.
4
Благодаря прекрасным жизненным условиям гражданин будущего должен отличаться здоровьем, о котором мы при нашем образе жизни и мечтать не смеем. Природа создала человеческий организм с таким расчетом, чтобы он жил не менее ста лет, следовательно, до половины жизни, примерно до пятидесяти, человека можно считать молодым, и только после семидесяти пяти лет — зрелым…
Костюм вряд ли будет меняться так часто, как сейчас. То, что мы называем модой, слишком чудовищно, а человеческое тело слишком красиво, чтобы прятать его в безобразных складках материи…
Особое отношение ждет религию. (В этих вопросах атеист Уэллс редко бывал последовательным.) Человек будущего, знакомый со многими тайнами природы, потрясенный ее величием, не может не углубиться в философию Вселенной. А философия, всегда так трудно ищущая первоисточник существующего, неизбежно приведёт его к желанию поклоняться Первоисточнику. Некоторый поворот в сторону религиозности, замечает Уэллс, уже сейчас проявляется достаточно заметно: смотрите, как много всевозможных братств возникают в самых разных частях света…
Какую религию будут исповедовать утопические люди? Трудно сказать, но, возможно, она объединит всё, что драгоценными блестками рассеяно по самым разным известным нам религиям…
Вступать в брак позволено будет только сильным, здоровым людям.
Безнадежно хилых, больных, как в детском, так и в зрелом возрасте, будут беспощадно уничтожать.
5
И, наконец: Утопию будет заселять единое человечество!
В дни кометы
1
В 1906 году Уэллс впервые побывал в Америке.
Журналист Стеффене устроил ему встречу с президентом Рузвельтом.
Они понравились друг другу, к тому же Рузвельт читал «Машину времени», хотя находил конец романа слишком пессимистичным. «Хорошо, предположим, — сказал он, — что это всё подтвердится, что всё закончится вашими бабочками и морлоками. Но ведь сейчас важны реальные усилия». После завтрака они продолжили беседу на лужайке Белого дома. Говорил Рузвельт непринужденно, видных политиков громил без оглядки; это понравилось Уэллсу, он сам никогда не отличался сдержанностью.
Там же, в Нью-Йорке, Уэллс познакомился с Горьким. Они встретились в частном доме у редактора «Вильтшайр мэгэзин» и провели вместе вечер. Мария Федоровна Андреева, жена Горького, превосходно владела английским, так что их беседе никто не мешал. Уэллса возмутило отношение американцев к русскому писателю: сперва самый настоящий восторженный прием, потом травля. Андреева и Горький жили в гражданском браке; по американским законам это грех — ни один отель не захотел принимать их. Даже Марк Твен, человек, казалось бы, отрицавший условности, и тот отказался от продолжения знакомства с писателем, ведущим столь безнравственный образ жизни. «Сперва я думал, что все это обычное обывательское недоразумение, какое может случиться в любой стране, в любом городе, — писал Уэллс в книге «Будущее Америки» («The Future in America: a Search After Realities»), — но травля Горького продолжалась все время его пребывания в Америке; авторы статеек из кожи лезли, придумывая все новые оскорбления…»
2
Личная жизнь Уэллса тоже подвергалась открытой критике.
«Что касается моей первой жены, и второй, — с некоторым запозданием пытался оправдаться Уэллс в постскриптуме к «Опыту автобиографии», — то в обоих случаях между нами существовала глубокая взаимная привязанность. И, к сожалению, неудовлетворенность. Я так и не смог понять, не слишком ли у меня велика потребность в сексе, или она все же в пределах нормы. Для подобных дел нет измерителей. Пока мы с Джейн вели отчаянную каждодневную борьбу с миром, я не имел возможности давать волю своим желаниям, и мы ухитрялись обходиться теми ограниченными ласками и сдержанной близостью, что были вызваны относительной хрупкостью Джейн и недостатком у нее нервной энергии и воображения, но когда пришли успех и достаток, и окрепло здоровье, наше тесное, не допускающее отклонений партнерство несколько ослабило свои путы, и я стал подумывать о более заманчивых чувственных впечатлениях…»
«Думаю, — заключал Уэллс, — в душе каждого человека рано зарождается и зреет, становится все утонченнее совокупность неких необычных ожиданий и надежд; некий конгломерат сладостных и волнующих мыслей; представления о встрече и отклике, почерпнутые из наблюдений, описаний, драматических событий; грезы о чувственных усладах и восторгах; грезы о взаимопонимании и взаимности — всё то, что я называю Призраком Возлюбленной. Я думаю, это понятие в первую очередь сексуальное, а уж потом социальное. Призрак Возлюбленной, по-моему, так же важен в жизни человека, как его самосознание. Ни один человек не может противостоять всему миру в одиночестве; ни один человек не может жить без того неопределенного, изменчивого, многообразного, но вполне ощутимого присутствия рядом с ним его лирического героя, его сокровенного «я», чего-то, что говорит: «согласна»… или «да»… или «дорогой»…»
3
«Я чувствую себя такой усталой сегодня вечером, изображая жену и домохозяйку, — писала Джейн мужу в апреле 1906 года. — И если осталось на свете место, которое мне сейчас хоть чуточку дорого, это место в твоих объятиях, у твоего сердца…»
Да, конечно. Но уже в период постройки Спейд-хауса в жизни Уэллса появилась Вайолет Хант — «молодая женщина, чуть старше меня, которая уже написала и опубликовала несколько романов, пользующихся немалым успехом. У нее был живой беспокойный ум, сдобренный французскими специями, ибо ее мать была француженка. Ее отец — художник-прерафаэлит. На паре полотен Боутона чудесное тело Вайолет и поныне кажется пленительно живым. Мы беседовали о социальных проблемах, о литературной работе, о неудобствах и беспокойстве жизни в одиночестве. Одно время она была любовницей авантюриста по имени Кроуфорд. Он оставил ее и, когда мы познакомились, она, подобно мне, жаждала оказаться в объятиях человека, который оценил бы ее по достоинству…»
Уэллс оценил.
«Среди разного, во что Вайолет меня посвятила, были тайны Сохо и Пимлико. Мы обследовали вдоль и поперек мир меблированных комнат и уютных ресторанчиков с отдельными кабинетами наверху — хозяевам приходилось туго, и они были рады каждой возможности сдать комнаты хотя бы ненадолго. Без особых помех для наших литературных занятий и повседневной жизни мы вместе обедали и ужинали и наслаждались объятиями друг друга…»
