Он перевел дух, сжигаемый священной яростью.
— И не думайте, Киппе, будто есть в этих людях что-то такое, что ставит их над нами, что дает им право втаптывать нас в грязь. Нет в них ничего такого. Мерзкие, подлые, низкие души! А посмотрите на их женщин! Размалеванные лица, крашеные волосы! Они прячут свои уродливые фигуры под красивыми тряпками и подхлестывают себя наркотиками! Любая светская дамочка хоть сейчас продаст тело и душу, станет лизать пятки еврею, выйдет замуж за черномазого — на все пойдет, только бы не жить честно, с порядочным человеком на сто фунтов в год! На деньги, которые для вас и для меня означали бы целое состояние! И они это отлично знают. И знают, что мы это знаем. Никто больше не верит в благородных аристократов. Никто не верит в самого короля. Никто не верит в справедливость законов. Ох, Киппе. Близятся худые времена!»
И все же у романа счастливый конец. Киппе и Энн соединяются. «Теперь мы с тобой правильно заживем, тихо и скромно, — обещает Киппе. — Куда-нибудь сходим, погуляем, если захотим. А нечего будет делать, книжку почитаем. А там в иной вечерок старина Баггинс заглянет или Сид приедет. И домик выберем с умом. Никаких этих картин и всякого там художества, все только добротное и нужное. Обещаю! Мы теперь будем правильно жить, Энн».
«Без всякого социализма?» — высказала Энн тайное опасение.
«Без всякого социализма! — подтвердил Киппе. — Просто с умом».
5
Уэллс тоже учился жить с умом.
Он требовал от издателей невозможного.
Например, «люди-сэндвичи», — надо их выпустить на улицы Лондона, пусть все знают, что издан «Киппе» — лучший роман года! По всем людным площадям разбросать листовки с тем же утверждением! Поместить рекламу на театральных программках, развесить плакаты везде, где жили или встречались герои, поставить указатели в метро: «Киппе работал в этих местах!» Правда, издатель «Киппса» (речь идет о Макмиллане) не пошел на это. Да еще принципиальный Конан Дойл резко обрушился на рекламу. «Сэр, — написал он в «Дейли кроникл», — когда м-р Киплинг пишет «Последнее песнопение», он не говорит читателям во всеуслышание, что он думает об этой поэме и как над ней работает. Когда м-р Барри завершает столь прекрасную книгу, как «Маргарет Огилви», он не дает никаких пространных интервью и не выступает с объяснениями, требуя рекламы до выхода книги в свет. Для проницательных читателей совершенство литературы заключается в самих стихах или прозе».
Утопия для всех
1
В 1905 году Уэллс издал роман-трактат «Современная утопия» («А Modern Utopia»). Эту работу он считал важнейшей для себя — может, вообще определяющей для него стратегию поиска будущего. Книгу приняли хорошо, хотя кое-кто из друзей (прежде всего, Джозеф Конрад и Гилберт Кит Честертон) отозвались о ней критически. В самом деле, что мы можем знать о том, что нас ждет в далеком будущем? Что мы можем думать об этом, как представлять? Ну, исчезнут расы, останутся просто люди, говорящие на одном языке; ну, будут люди пользоваться исключительной свободой — жить, где хотят, заниматься, чем хотят; и права у всех будут одни, и личный талант можно развивать, как хочешь. Никаких классов, каст, труд желанен и доступен. Но все граждане будущего, по Уэллсу, будут разделены на четыре типа: поэтический; кинетический; необразованный; и, наконец, низший.
Единое мировое Правительство будет препоручать кинетическому типу всю исполнительную и административную работу, оставив поэтическому участие в предложениях, критике и законодательстве; еще кинетический тип будет держать под контролем всех представителей низшего типа и давать стимул к деятельности необразованному. Править всем будет своеобразный Орден самураев (название очень нравилась Уэллсу), вступление в который будет связано с весьма сложным отбором и суровыми проверками! Но! — принадлежность к тому или иному типу не будет являться наследственной. Любой гражданин Утопии может доказать свою способность быть полноценным представителем любого вышестоящего типа.
2
«Эта книга, — признавался Уэллс, — по всей вероятности, последняя из той серии, начало которой положили «Предвиденья». Первоначально я предполагал, что «Предвиденья» окажутся единственным моим отступлением от искусства или ремесла (называйте, как хотите) писателя-беллетриста. Я написал ее (книгу. — Г. М.) с целью разобраться в путанице возникших у меня бесчисленных социальных и политических вопросов — вопросов, которые я не мог обойти, которые мне не хотелось затрагивать походя и которые, насколько я знал, никто еще не трактовал так, чтобы меня это удовлетворило. Однако «Предвиденья» такой цели не достигли. У меня неторопливый, обстоятельный, нерешительный склад ума, и когда я завершил работу, то обнаружил, что большую часть волновавших меня вопросов еще только предстоит поставить и разрешить. Не больше и не меньше. Поэтому в другой своей работе — «Сотворение человечества» (Mankind in the Making) — я попытался рассмотреть организацию общества несколько иначе, подойти к ней как к процессу обучения, а не как к чему-то, имеющему будущую историю, и если вторая книга оказалась с литературной точки зрения еще менее удовлетворительной, чем предыдущая, то неудача эта оказалась, по моему мнению, поучительной — по крайней мере для меня…»
3
Что мы узнаём из «Современной утопии» о своем будущем?
Человек вернется к растительной пище, которая изначально была уготовлена ему природой. И это не только моральное достижение, но и верный экономический ход. Уже сегодня стоимость мяса слишком высока — во всех смыслах, в том числе и в моральном. Знаменитая поговорка «здоровый дух в здоровом теле» будет звучать несколько иначе: «здоровое тело в здоровой обстановке».
Труд…
Жилье…
Медицинское обеспечение…
Где бы ни жили люди, далеко или близко от центров цивилизации, все должны одинаково пользоваться всеми благами цивилизации. Если ты стар и болен — о тебе позаботятся здоровые и молодые, если не хочешь работать, заставят силой. Некоторым оппонентам последний тезис очень не нравился. Но Уэллс настаивал: человек всегда обязан работать. Не желающие вкладывать труд в общее дело будут беспощадно изгоняться из общества — на какие-нибудь заброшенные острова. (Этим предположением — в романе «Туманность Андромеды» — воспользовался в середине XX века И. А. Ефремов.)
Нет сомнений, утверждает Уэллс, что в царстве всеобщей свободы женщина наконец получит ту же свободу, что и мужчина. При этом она не потеряет свою женственность, напротив, станет гораздо привлекательнее. У всех представителей животного царства самка отличается от самца сравнительной слабостью, она всегда изящнее в движениях, мягче в наклонностях — словом, она женственна. Есть множество областей, в которых женщины найдут возможность по-настоящему проявить себя, в которых они окажутся даже нужнее мужчин: искусство ухаживания за больными или некоторые отрасли изящной промышленности. «Рискуя навлечь на себя негодование последователей социальных учений, отрицающих институт брака, замечу, что в будущем брак не только не исчезнет, но даже укрепится. Ведь неудача большинства современных браков зависит не от любовного «порыва», а от материальных расчетов, на которых эти браки основаны».
