Да и все ее друзья, все партнеры, к которым она привыкла, уже ушли к Харитонову! Они говорят, Харитонов дает больше свободы для творчества…
И словно в довершение соблазна: ателье Харитонова на Лесной расположено всего в пяти минутах ходьбы от ее дома! А к Ханжонкову на Житную приходится больше часа ехать на извозчике…
В общем, Вера решилась.
Харитонов «купил» Холодную!
Московские кинопромышленники были потрясены, нет, более того – оскорблены! Привлекать знаменитостей гонорарами, перекупать их из других ателье – какой подлый, какой низменный ход! И главное – очень неожиданный. Действительно, разве они могли предполагать ранее, что люди искусства – артисты, режиссеры и операторы – тоже интересуются деньгами?!
Но как бы то ни было, исправить произошедшее было невозможно. Харитонов не только пообещал большие гонорары, он их еще и исправно выплачивал! И свобода творчества действительно была, что для людей искусства весьма немаловажно! Если Бауэр для актеров был царь и бог, то Чардынин – друг и советчик. Бауэр никогда и ни в чем не позволял себя корректировать. Актеры обязаны были молча – именно молча! – исполнять все, что он им повелит, и так, как он им повелит. Приказы режиссера не обсуждались. Не приняты были обсуждения и между самими актерами. Как впоследствии вспоминала Соня: «…На съемках фильма «Жизнь за жизнь» в кадре, где Полонский, падая, «умирал», он принимал картинную позу: элегантно закладывал одну ногу на другую. Вера Холодная обратилась после съемок к режиссеру Бауэру: «Евгений Францевич, мы в этом кадре отправили Полонского на небеса; посмотрите кадр, и вы убедитесь, что это не мертвец; не хватает ему еще сигары во рту, и тогда зритель убедится, что он попал в рай». Бауэр, который терпеть не мог подсказок артистов, не прореагировал, и этот кадр так и не был исправлен».
Зато в киноателье Харитонова актеры и режиссеры все вместе обсуждали каждую сцену перед тем, как ее снять, и потом еще раз – после просмотра… Сама Вера Холодная говорила в интервью 1918 года: «С моим переходом в ателье Д. И. Харитонова простор для творчества еще шире. Наша небольшая «коллегия» (я, Максимов, Рунич и Худолеев) и режиссер во всем работают дружно. Мы, артисты, делаем сцену, режиссеры помогают нам выявить наиболее рельефно для экрана творческие замыслы. Да иначе и нельзя. Необходима полная свобода творчества артиста. Нельзя быть обезьянкой, повторяющей указку режиссера. Нужно и важно отходить от шаблонов, в каждой роли быть иной и искать новое».
В отличие от Е.Ф. Бауэра, для Петра Чардынина главной была не красота кадра, а игра актера, или, правильнее сказать, сам актер. Чардынин много времени тратил только на то, чтобы найти такие ракурсы, в которых актер – или актриса, что еще важнее, – будут выглядеть особенно хорошо, а те кадры, где хоть кто-то из исполнителей получался неудачно, безжалостно вырезал, даже если после приходилось заново переснимать всю сцену. Особенно заботлив он был к Вере, в которую, как и многие другие, был тайно влюблен. Для нее он создал даже особенный репертуар, состоящий только из подходящих ей ролей. Хотя с другой стороны, у Веры Холодной вообще никогда не было неудач – так какую же роль можно считать для нее неподходящей?..
…Впрочем, Петр Иванович Чардынин не просто обожал Веру Холодную – он перед ней преклонялся. Он считал ее созданием уникальным во всех отношениях. И себя – режиссера, создателя фильма! – он ставил не над ней, а на ступеньку ниже… Тогда подобное отношение режиссера к актрисе воспринималось с недоумением. Да и сейчас не всякий режиссер скажет об актрисе такие слова: «На моих глазах выросло это прекрасное дарование. Расцвел пышный цвет, и я счастлив, что на мою долю выпало лелеять это нежное растение почти с момента его зарождения… Это самая большая гордость моей жизни… Гордость садовника, в саду которого распустился красивейший бутон, гордость ювелира, положившего хотя ничтожную грань на драгоценнейший алмаз… Три года тому назад… нет, даже меньше, не три, а меньше, пришла к нам В.В. Холодная. Скромная, робкая, как всякое истинное дарование, она с трепетом вступила в кино, и мы сразу почувствовали, что в лице ее «Великий немой» приобрел нечто огромное. Каждый ее шаг, каждое новое выступление служило подтверждением этого, и мне особенно отрадно было сознание, что Вера Васильевна явилась блестящим подтверждением тогда еще смутных моих предположений, выросших впоследствии в глубокую уверенность, что театр и кино вещи столь различные, что для кино должен прийти свой артист, как и свой писатель: свой Островский, свой Шекспир, своя Ермолова и своя Сара Бернар, и Вера Васильевна является блестящим подтверждением этому – она не была на сцене, и я с глубоким убеждением говорю, что в этом счастье для кино: В.В. ничего не взяла ходульного и фальшивого от театра, в ней осталась ее простота, грация, проникновенность. У нее нет позы, но в каждом ее движении – музыка, пластика в каждом жесте. Пластика не фальшивая, не шаблонно-театральная, а одухотворенная гармония тела и души. Нам часто приходится слышать упреки, что репертуар кино убог, бездарен, и в этом огромная доля правды – но ведь мы ждем еще своего Шекспира! Но тем более заслуг для служителей «Великого немого», если им удастся стащить с ходуль фальшь и тривиальность, облагородить пошлость и приблизить к жизни. Посетители кино должны заметить, что редко кто обладает в такой степени этой способностью, как В.В. Самые шаблонные образы в ее передаче являются такими одухотворенными, такими трогательными и нежными, что заставляют забывать всю их фальшь и пошлость. В этом, конечно, и заключается ее успех, за это, конечно, и публика платит ей горячей любовью, благодаря этому она и сделала в такой ничтожный срок поистине головокружительную карьеру, и я почитаю для себя величайшим счастьем, что хоть частичка сияния ее падает на ее старого режиссера, и словами Несчастливцева я скажу: “Ты войдешь на сцену королевой и сойдешь королевой…”»
Работать у Харитонова было приятнее еще и потому, что он не принуждал своих актеров к бесконечным съемкам, не гнался за сроками. Он прекрасно понимал, что с таким звездным составом он в любом случае выиграет.
За полгода работы в киноателье Харитонова Вера Холодная снялась только в трех фильмах: «Столичный яд» по роману С. Фонвизина «Сплетня», «Пытка молчания» по пьесе Анри Бернштейна «Вор» и «Ради счастья» по одноименному роману С. Пшибышевского. Все три фильма – экранизации популярных литературных произведений. Все три фильма в высшей степени удачные, хорошо приняты и публикой, и критиками. Да и потом… Всего три фильма за полгода! Правда, Вера начала сниматься еще и в четвертом, но закончен он будет только в будущем году… А у Ханжонкова за это же время сняли бы минимум шесть, а то и все восемь картин!
Во всяком случае, за первую половину 1916 года Вера Холодная снялась у Ханжонкова как раз в восьми фильмах.
Наступил 1917 год – страшный, поворотный год в русской истории, год двух революций… Для Веры Холодной он начался выходом на экран одного из лучших ее фильмов – «У камина». Это был фильм по мотивам популярного романса. Нынче это может показаться странным, но в те времена подобные фильмы были весьма распространены и популярны. Моду на них ввел режиссер Чеслав Сабинский – Вере Холодной еще не раз предстоит играть именно в фильмах «по романсу», и как ни странно, именно эти фильмы будут особенно удачны и особенно ценимы публикой – куда больше, чем экранизации популярных литературных произведений. Сюжет фильма бесхитростен и бесконечно печален.
