Петра эти европейские измышления не волновали. Свадьба свадьбой, но голова его всегда была занята делами государственными. Он оставил отечество не для того, чтобы на свадьбе у племянницы плясать, а чтобы лично следить за военными делами и реализовать основной план. В соответствии с ним, по договору с Данией последняя должна была высадить на шведский берег десант, а также помочь перевести морем туда же наши войска. По замыслу Петра, эта операция должна была вынудить Стокгольм просить мира. Необходимо также было отвоевать у шведов обещанный герцогу Висмар. Датчане готовы были воевать за Висмар, но явно не собирались отдавать его Мекленбургии. А что касается высадки десанта, то они безобразно тянули время.
Кончилось дело тем, что датчане не высадили десант ни в июне, ни в июле, ни в августе, летнее время для операции было потеряно, но еще большая конфузия произошла с Висмаром. Генерал Репнин пришел к Висмару с четырьмя полками и пятистами драгунами на помощь датчанам, которые до этого осадили город. Но датчане объявили, что город и так им сдается и русская помощь не требуется. Репнин взбунтовался: как же не требуется, если он послан сильнейшим из союзников – русским государем! Но датчане стояли на своем: «В трактате о висмарской осаде, – сказал датский генерал Девиц, – ничего не упомянуто о русском войске, а только о датском, прусском и ганноверском, и теперь я без указа впустить русских в город не смею». Дело чуть не дошло до драки, но русские войска в Висмар так и не впустили, Репнин должен был повернуть назад.
Карл Леопольд Висмара тоже так и не увидел. Энциклопедический словарь за 1892 год сообщает: «Висмар был в 1256–1358 годах главным городом Мекленбурга и принадлежал Ганзейскому союзу. По Вестфальскому мирному договору (1648 год. – Ред.) после тридцатилетней войны он перешел во владение Швеции. В 1803 году Швеция заложила его Мекленбург-Шверину за 1 258 000 талеров с условием, что после уплаты той суммы она сможет взять его обратно, так что и теперь Швеция имеет номинально некоторые права на город, но о реализации их, конечно, нет и речи».
* * *
От герцога Карла Леопольда одна за другой шли жалобы на разорение его земли войсками датскими, прусскими и ганноверскими. Петр пытался защитить своего нового родственника и давал своим дипломатам жесткие указания обуздать союзников. Но главными врагами герцога были не датчане и не ганноверцы, а его же собственная шляхта. Местное дворянство было крайне недовольно политикой своего государя. Причем они готовы были терпеть неудобства от европейских армий, но только не от русских. Шляхта была готова приложить все усилия, чтобы выдавить армию Петра из Мекленбурга. Русские были чужаки, они были непонятны и неприятны.
Главным врагом герцога и самого Петра в этом деле был ганноверский министр Бернсдорф, урожденный мекленбуржец. Он с самого начала был против брака герцога с русской княжной и в своих интригах дошел до того, что рассорил Петра с Англией и много навредил в отношениях России с союзниками. У Бернсдорфа было много «согласников» и при датском дворе, и в самом Мекленбурге. Формируя оппозицию, он откровенно пользовался денежным подкупом.
Сам герцог своих подданных иначе как «мятежниками» не называл. Эйхгольц дает описание заседания правительства Мекленбурга, на котором герцог председательствовал. Со стороны царя во дворце присутствовали Шафиров и барон Шлейниц. Заседание обсуждало проблемы нового брака герцога, Висмара, военных убытков и дворянства. Первые вопросы были быстро согласованы, но дальше пошла ругань. Видимо, четвертый пункт касался прав и привилегий шляхты. Герцог так поносил своих дворян, грозил им такими карами, что Эйхгольц сказал ему в сердцах: «Если ваша светлость станете так поступать, то лишитесь земли и подданных». Шафиров держался дипломатично, утверждая, что не знает законов Мекленбурга, поскольку в каждом германском княжестве свои законы.
Дело кончилось тем, что Петр поддержал герцога, и многие депутаты мекленбургского дворянства были арестованы. Ягужинский советовал царю этого не делать, Европа не Россия, но к его мнению не прислушались.
Тем временем, содержание русского экспедиционного корпуса числом до 10 полков легло тяжелым бременем на мекленбургское дворянство, которое взбунтовалось против Карла Леопольда так, что ему пришлось бежать за пределы герцогства и начать собирать армию, чтобы наказать обидчиков и противников его монаршей власти. В конфликт на стороне дворянства вмешался австрийский император Карл VI, который и направил в конце 1718 года в Мекленбург ганноверско-брауншвейгский корпус. Армия герцога была разбита, часть ее дезертировала.
Теперь герцог постоянно должен был прятаться за спину русского царя. В 1717 году к Петру, пребывавшему тогда в Ахене, явился вдруг Эйхгольц и высказал просьбу своего господина. Герцог просил при удалении русских войск из страны оставить семь полков для защиты его особы «против всякого насильства». Царь спросил удивленно: «Знает ли герцог, что требуемые семь полков составляют 11 000 человек? Не много ли это для его личной защиты?»
Эйхгольц промолчал. Он часто находился между двух огней. Петр поручил Остерману и Толстому разобраться с «просьбой» герцога. Может быть, его жизни действительно угрожает опасность? В конце концов, решено было оставить Карлу Леопольду для личных услуг два русских полка.
Эйхгольц очень нервничал, везя в Шверин царский ответ, ведь герцог всегда требовал от приближенных, чтобы его приказы исполнялись неукоснительно. Однако на этот раз Карл Леопольд остался доволен распоряжением царя, послал ему благодарственное письмо с курьером, но потом не удержался и опять стал канючить о защите его особы от врагов, реальных и мнимых.
Петр разозлился и велел ответить герцогу, что не намерен ради прихоти Карла Леопольда ссориться со всеми, и в частности с Австрийской империей.
А тут произошла и вовсе детективная история. Герцогиня Екатерина Ивановна, во всяком случае первые годы, жила в согласии с мужем, выполняла его желания и тоже писала царю просительные «грамотки». Одно из таких писем Эйхгольц передал царю. Тот из-за занятости не распечатал его сразу, а сунул в шкатулку. Готовясь к отъезду из Ахена, Петр в ту шкатулку заглянул и увидел письмо племянницы. Приведем это письмо с сокращениями и с исправлением орфографических ошибок: «Милостивый Государь мой дядюшка и батюшка, царь Петр Алексеевич, здравствуй на множество лет! При сем прошу Ваше Величество не применить своей милости до моего супруга, понеже мой супруг слышал, что есть Вашего Величества на него гнев, и он то слыша, в великой печали себя содержит, и надеется, что некий наш злодей Вашему Величеству донес неправду, не хотя его видеть в Вашей милости. При сем просит мой супруг дабы Ваше Царское Величество не изволили слушать таковых несправедливых доношений на него; истинно мой супруг Вашему Величеству себя объявляет верным слугой» и т. д.
При прочтении письма присутствовали Толстой и Шафиров. Легко понять, что про некого «нашего злодея» Екатерина не сама придумала. Герцог через жену обращался к Петру по-родственному, а у Карла Леопольда все вокруг были негодяи и мошенники, такими же он видел и окружение Петра. Но не тут-то было. Толстой и Шафиров смертельно обиделись и обозлились – кто этот «наш злодей»? Что значит «донес неправду»? К ответу был призван Остерман. Ведь это он вместе с Толстым урегулировал вопрос с русской армией и охраной герцога от «злопыхателей».
