«…Мы вошли в Саланг – единственное ущелье, через которое можно одолеть вершины высочайшего азиатского горного хребта. Эти места не для людей. Эти места на краю света природа оставила для себя самой, чтобы в одиночестве, без суеты, в величественном безмолвии думать свои планетарные думы. И человек, стремительной дерзостью технического гения вознесенный на эти страшные высоты, содрогается, пугливо умолкает…
То, что называется ущельем Саланг, есть на самом деле зловещий хаос отдельных обледенелых пиков, бездонных пропастей, крутых и скользких скатов в неизвестность. Нет и не может быть точно проведенного пути внутри этой жадно оскаленной челюсти горных клыков. Воздушный отряд тянется через Саланг извилистой ломаной тропкой.
…Во что превратился этот бравый отрядик, с таким щеголеватым, четким треугольником вылетевший с московского и ангорского аэродромов! Строй самолетов разбился, они ковыляют то гуськом, почти наскакивая один на другой, то врозь, теряя друг друга, переваливаясь через ледяные барьеры, огибая страшные горные шишки. Люди посинели, машины заиндевели. Пальцы на руках и ногах слились в сплошные холодные железки. А горло, горло пьет без устали никогда не изведанный чудесный прозрачный напиток, этот редчайший, недостижимый ни человеку, ни птице воздух верхних слоев атмосферы, тот воздух, что никогда не коснется пыльной, зажитой земли.
…Мотор вдруг глубоко икает и останавливается… Что это? Катастрофа? Использовать парашют? Выбрасываться… здесь?
Нет, и другие самолеты выключили газ, значит, да, Саланг выпустил нас. Главный хребет Гиндукуша пройден. Теперь мы катимся силой инерции на салазках с горы, вышиной почти в шесть километров… Мы рискуем, размахнувшись, перехватить через край. Мы можем промазать Кабул, проскочить в Индию – отсюда только тридцать минут лета до индийской границы. И англичане опупеют, и их печать будет вопить о наглом вторжении большевиков во владения британской короны…»
А потом, когда друзья и родные ругали его за то, что он так рисковал, Кольцов лишь смущенно улыбался и разводил руками.
– Было, – говорил он. – Но ведь так хочется!
В 1932 году по инициативе Кольцова был создан комитет по строительству самого большого по тем временам самолета, средства на который собирали буквально всей страной. В июне 1934 года АНТ-20, названный в честь знаменитого пролетарского писателя «Максим Горький», совершил успешный испытательный полет во славу советского самолетостроения… К сожалению, уже через год гигант разбился из-за ошибки пилота другого самолета, совершавшего вокруг АНТ-20 фигуры высшего пилотажа и протаранившего его. Оба самолета развалились в воздухе на части. Погибло 47 человек. Кольцов был просто раздавлен этой новостью…
Казалось, не существовало тем, которые были бы Кольцову неинтересны. Он преображался в таксистов, трактористов, сапожников, школьных учителей, изучая профессии изнутри, чтобы потом написать достоверный репортаж.
Михаил Ефимович жаловался брату, что вынужден отключать на ночь телефон, потому что кто угодно мог позвонить ему в четыре часа утра, чтобы изложить очередную «злободневную» тему, и страшно обижался, если журналист отказывался тот час же мчаться на зов. Дни Кольцова были расписаны по минутам, он все время куда-то бежал… Даже удивительно, что он находил время и на личную жизнь, а между тем именно в те годы в Москве он встретил девушку, которую полюбил и на которой решил жениться. И это тоже случилось в театре, хотя, если точнее, на лестнице у входа в театр…
4
Елизавета Николаевна Ратманова, праправнучка знаменитого путешественника и соратника капитана Кука, Джозефа Биллингса, родилась 19 апреля 1901 года в Хабаровске, где ее отец, военный инженер, строил железную дорогу. Семья часто переезжала с места на место, согласно назначениям отца. Из Хабаровска – в Киев. Потом – в Архангельск. В 1919 году Ратмановы уехали в Англию, где, согласно данным из ее автобиографии, Елизавета работала машинисткой в торговом обществе Акрос в Лондоне. В 1922 году Елизавета вернулась в Москву и поступила на работу в Профинтерн, тогда как, по всей видимости, родители ее по-прежнему оставались в Англии. А в свободное от работы время она училась в студии Московского Камерного театра.
Племянница Ратмановой Л. В. Серова, разбиравшая однажды ее бумаги, нашла описание их первой встречи с Кольцовым, произошедшей, когда Елизавета выходила из театральной студии, намереваясь отправиться домой:
«Он спросил:
– Чего бы вам хотелось?
И хотя мне постоянно и особенно после занятий в студии хотелось есть, я сказала:
– Я хочу золотую рыбку. Живую.
Он принес рыбку. И, неся ее домой, я вспоминала детство. Киев 1914 года. Солдат в госпитале у бассейна. И так повелось, что мы встречались после занятий. Он приезжал из редакции, я выходила из театра. Мы ходили по бульварам, я рассказывала о своей жизни. Он был журналистом и умел слушать».
В 1923 году Михаил и Лиза поженились.
Немного об устройстве их совместной жизни можно прочитать в дневниках Корнея Чуковского.
Запись от 28 ноября 1927 года: «…Был у Кольцовых. Добрая Лизавета Николаевна и ее кухарка Матрена Никифоровна приняли во мне большое участие. Накормили. Уложили на диван. Лизавета Николаевна очень некрасивая, дочь англичанки, крепко любит своего Майкла – Мишу Кольцова и устроила ему уютное гнездышко. Крохотная квартирка на Большой Дмитровке, полна изящных вещей. Он – в круглых очках, небольшого роста, ходит медленно, говорит степенно, много курит, но при всем этом производит впечатление ребенка, который притворяется взрослым. В лице у него много молодого, да и молод он очень, ему лет 29, не больше. Между тем выходят четыре тома его сочинений, о нем в академии выходит книга… Человек бывалый, много видевший, но до странности скромный. Странно видеть его в халате, ходящим по кабинету и диктующим свои фельетоны. Пишет он удивительно легко, диктует при других и при этом разговаривает о посторонних вещах. Его кухарка Матрена Никифоровна в большой дружбе с его женой. Она потеряла не так давно взрослую дочь и теперь привязалась к Лизавете Николаевне как к родной».
Л. В. Серова верно отмечает, что Чуковский не совсем прав: мать Елизаветы Ратмановой была англичанкой лишь на четверть. А что касается внешности… Вторая жена Кольцова действительно не считалась красавицей, но была, что называется, «интересной»: черные волосы, большие голубые глаза. По уверению Серовой, ее тетя имела сходство с Франческо д'Эсте кисти Ван дер Вейдена. Причем она сама об этом знала – в 1950-е годы портрет д'Эсте висел на стене в ее комнате.
Замужество совершенно переменило жизнь Елизаветы Николаевны. Она вдруг окунулась в чрезвычайно интересный мир, попала в бушующий круговорот активной общественной жизни. Если раньше ее единственным развлечением была театральная студия да еще походы в консерваторию, то теперь вокруг все время что-то происходило, каждый день случалось что-то новое, значительное, потрясающее… Дом Кольцова всегда был открыт гостям, и у них частенько собирались представители московской литературной элиты. Елизавета Николаевна познакомилась с Максимом Горьким, много лет дружившим с ее мужем, с Владимиром Маяковским, с Сергеем Есениным, с Александром Фадеевым. Всех имен и не перечислить… Много лет спустя она даже начала писать книгу о своих встречах с известными людьми, которая, к сожалению, так и не была закончена, но некоторые главы ее были опубликованы в «Новом мире».
