И вновь глаза Джека наполнились слезами. Эти новые, непривычные чувства озадачивали его и здорово тревожили.
Мать склонилась над светлокудрой Люсиной головкой.
— Доедай-ка лучше супчик, — шепнула она.
— Не хочу гущу. Там один песок, — закапризничала девочка.
— Если моллюсков вымыть, так весь вкус пропадет, — вздохнула мать, но доела остатки сама, а Люси вручила овсяную лепешку.
— Добрая порка мальчикам только на пользу, — промолвил Джайлз Хромоног. — А что, вот мой отец драл меня так, что небу жарко было, — в шесть заходов до воскресенья, как говорится, — а сами видите, каков я стал.
А потом, потому что на дворе и впрямь было воскресенье, отец принялся пересказывать жития святых. Читать он не умел, как, впрочем, и все прочие жители деревни, за исключением Барда. В глазах Джайлза Хромонога искусство письма было чем-то вроде магии. Когда Бард наносил значки на обрывки пергамента, отец неизменно осенял себя крестным знамением — на всякий случай, от сглаза.
Однако от монахов Святого острова он перенял десятки историй, заучив их наизусть. Сегодня пришел черед легенды о святом Лаврентии, что принял мученическую смерть в руках язычников.
— И начали тут его поджаривать на медленном огне, — рассказывал отец. Люси в ужасе охала. — А между пальцами нот засунули ему зубчики чеснока, да в придачу еще и связали, точно курицу. Когда же святой Лаврентий почуял, что умирает и вот-вот вознесется на Небеса, то промолвил: «Сдается мне, блюдо готово. Угощайтесь, коли хотите». И потрясенные язычники все как один рухнули на колени и взмолились о святом крещении.
А вот тролли людей и впрямь едят, думал про себя Джек. Они придут из-за моря и всем позапихивают между пальцами зубчики чеснока. Мальчик опустил голову и приказал себе думать о зеленых холмах и пушистых облаках. Нельзя бояться, ни в коем случае нельзя! Ётуны идут на страх, точно на запах-
Потом Люси захотелось послушать свою собственную сказку — сказку о том, как она жила во дворце.
— Не к добру всё это, — ворчала мать. — Она ж вовсе не видит разницы между правдой и вымыслом.
Однако Джайлз пропустил слова жены мимо ушей. Джек знал отца тянет на красивые выдумки ничуть не меньше Люси. Мальчик внезапно понял — и как он мог так измениться за какие-то несколько недель?! — что сказки были для отца своего рода утешением. Да, Джайлз Хромоног ворчлив, как старая ворона, но в мир собственных фантазий уносится, словно птица — в облака. И в этом волшебном мире ему уже не приходится ступать по грешной земле — а уж тем более ползать.
— В один прекрасный день, — рассказывал отец, — королева уронила на землю медовую лепешку.
— Моя вторая мама, — подсказала Люси.
Мать недовольно фыркнула. Она давным-давно отчаялась объяснить Люси, что двух пар родителей у детей не бывает и быть не может.
— Лепешка пустила в землю корни и проросла, — продолжал отец.
— И выросла высокая-превысокая, как дуб рядом с кузней, — подхватила Люси.
— И на каждой ее ветке зрели медовые лепешки. Невидимые слуги летали по воздуху и собирали их в корзины.
— Ага, невидимые слуги! Уж мне б такие не помешали! — съязвила мать.
— А у тебя была собачка с зеленым ошейником, украшенным серебряными колокольцами. Ты слышала их перезвон, когда собачка бегала по всему дому.
— По всему замку, — поправила Люси.
— Ну да, конечно. По всему замку. А еще собачка умела разговаривать. Она рассказывала тебе обо всём, что происходит в королевстве. Но увы, собачка была ужасно непослушная. Как-то раз она взяла да убежала из дворца, а кормилица бросилась за ней вдогонку.
— Со мной на руках, — уточнила Люси.
— Вот-вот. Кормилица заплутала в лесу, села на землю и принялась рыдать и рвать на себе волосы.
— А меня положила под розовый куст, — сказала Люси.
— Тут из лесу вышел медведь и в мгновение ока сожрал кормилицу, а тебя, родная, даже не заметил.
— Вот так я и потерялась, — ликующе сообщила Люси, ничуть не заботясь о горестной участи кормилицы.
А Джек уснул, слушая, как северный ветер шуршит в кровле над его головой.
Глава 4
Долина безумия
Лицо Барда загорело до бронзового оттенка, словно старик долгое время разгуливал под палящим солнцем Джек изнывал от любопытства, но спросить не решался.
— Ты неплохо выглядишь, — заметил Бард. — Дома всё в порядке?
— Да, господин, — Джек кивнул.
— А я вот всё пытался дознаться, как обстоят дела. Похоже на то, что за морем неспокойно. Там строят корабли, там куют мечи.
— А это плохо?
— Еще бы! Кораблями и мечами обзаводятся затем, чтобы воспользоваться ими по назначению. — Бард быстро шагал по тропинке над морем, указывая путь; Джек поспешал следом. Справа отвесно обрывались в пропасть зеленые утесы — Джек слышал, как далеко внизу, в скалах, вскипают и ярятся пенные валы. Чайки парили на ветру: скользили вверх-вниз в восходящих потоках воздуха, лениво помавая крыльями.
— Понимаешь, земля за морем не такая плодородная, как здесь. Хутора врезаются в скалы. И почитай, добрую половину года погребены под снегом и льдом. Выжить там могут лишь сильнейшие, а прочие вынуждены искать счастья в иных краях. — Бард поднимался по крутой тропе, не замедляя шага и даже не переводя дыхания. Джек с трудом поспевал за ним. — Так что скандинавы, тамошние обитатели, поглядывают на восток, на земли русов, и на юг, на земли франков. На север они не смотрят: там — владения ётунов.
— Ётуны. Джек вздрогнул.
— Боюсь, что кое-кто из них поглядывает и на запад. В нашу сторону.
— Это и есть та тень из-за моря, что ты почуял, господин?
— Да, она… и еще кое-что. — Бард замедлил шаг и устремил взор на море, туда, где вверх-вниз плавно скользили чайки. — Эти самые скандинавы — те, что поглядывают на запад, — они подчиняются королю по имени Ивар Бескостный.
Ивар Бескостный! Джеку померещилось, будто между ним и солнцем зависла свинцовая туча. Шум прибоя словно бы поутих, а крики чаек доносились теперь откуда-то из далекой дали.
— Джек, с тобой всё в порядке? — встревожился Бард.
— Что за кошмарное имя! — пробормотал мальчик.
— Не более кошмарное, чем он сам. Глаза у него бледно-голубые, словно морской лед. А кожа — белесая, точно рыбье брюхо. Он может голыми руками сломать человеку ногу, а еще он носит плащ, сшитый из бород побежденных врагов.
У Джека аж голова закружилась от ужаса. Да что с ним такое творится?! Не он ли вдоволь наслушался леденящих кровь историй и от Барда, и от отца? Причем «страшилки» ему очень даже нравились — чем ужаснее, тем лучше. А сейчас вот разом обмяк — точно новорожденный ягненок.
