Я же начала о главном — о профессии и ее издержках, о Машкиных балетных ногах и своих израненных руках. У пианисток, к примеру, тоже никогда не бывает длинных ногтей. Это я помню по собственному опыту.
— Что ты стучишь по клавишам, как восставший из гроба Ференц Лист?! — воскликнула моя эмоциональная учительница музыки Роза Нутовна, когда после зимних каникул я пришла на урок с нестрижеными ногтями.
Музыку я бросила. И восставший из гроба Лист сыграл в этом не последнюю роль. Моя упрямая фантазия рисовала мне эту картинку во всех ее отвратительных подробностях каждый раз, когда надо было идти играть на пианино. Восставший из гроба Ференц Лист рассыпающейся походкой стремится к роялю, стоящему в кустах, и в невероятном темпе наяривает свой знаменитый концерт, мерзко прицокивая кривыми желтыми ногтями.
Так я и стала художницей. Только, как и следовало ожидать, не совсем нормальной.
Прежде чем признаться кому-то, чем именно я занимаюсь, мой папа смущенно крякает, чешет затылок, скептически качает головой. И потом говорит это вечное:
— Видите ли, она… Ну как бы это сказать…
Собеседник, как правило, успевает подумать о худшем, а потому правда обо мне его уже не шокирует.
— Ева кует ключи от собственного счастья. Она занимается художественной ковкой металла. Учится в Мухинском. Конечно, было бы здорово, если бы она была просто художницей. Но у нее на этот счет свои идеи! — папа делает безумные глаза и выписывает рукой в воздухе холостые обороты.
Еще б немного поближе к виску, и я бы обиделась.
Идеи у меня и вправду есть. Мне даже по ночам снятся комнаты с кружевом чугунных решеток и лепестками кованых люстр. Папа считает, что лучшее, на что я могу рассчитывать после окончания Мухи, — это лирика кладбищенских оградок. И тут мне опять не к месту вспоминается безобразный Лист.
— А что, — говорит папа, и в голосе его слышна покорность судьбе, — дело прибыльное. Правда, на кладбище своя мафия. Но ты с ней подружишься. Уж в этом-то я уверен.
Это он делает неуклюжий намек на еще одно смущающее его обстоятельство. На то, что у меня полно друзей и большая половина из них — мужчины. Вот есть у меня друг — Гришка Локтионов по прозвищу Аю-Даг. Спокойный как удав. Большой, как медведь. Ласково я называю его Могучая кучка. Когда у нас сессия, мы живем вместе. Так нам удобнее доводить до ума курсовые. Гришкины инструменты всегда в идеальном рабочем состоянии. А мои к сессии вечно перекашивает. И потом Гришка своими ручищами кузнеца Вакулы делает за меня то, на что у меня самой не хватает сил. Он не жалуется. Главное, чтоб моих идей нам хватало на двоих. А их хватает и на чугун, и на совместный завтрак. Моя стихия — салаты из всего, что осталось со вчерашнего дня. После курса астрологии, который оставил неизгладимый след в моем сознании, салаты я называю «от балды»: скумбрия с оранжевой морковью — «Марс в Рыбах», яйца порубленные с колбасой — «Луна в Тельце» и мой коронный, «Тригон огня», состав которого часто меняется, но постоянным остается жгучий соус чили. Гришка ест все, даже если блюдо называется «Овновый пикантный». Только обильно запивает обычной кипяченой водой. С помощью моей кулинарии он начал разбираться в астрологии. Если не в сути, то в терминах точно.
— Кофе в Деву? — спрашивает он меня, когда я в пятый раз за ночь насыпаю горький порошок в посудину.
— Водолей в кофе, — отвечаю я и держу чашку, пока он наливает в нее кипяток, бестрепетно ухватившись за раскаленную ручку чайника.
Вообще-то дело это абсолютно бесполезное — объяснять моему отцу, что дружба между женщиной и мужчиной обычное явление. И главное, не то чтобы я права, а мой папа ничего не понимает в жизни. Все гораздо сложнее. Потому что он тоже прав. Для него этой дружбы действительно не существует. Женщина для него — сугубо утилитарна. Что поделаешь, он моряк, всю жизнь в мужском коллективе. По полгода в море. Какая тут дружба… Женщина, она для другого.
— Дружбы между девушкой и парнем не бывает. Это сказки для идиотов. Если ты слепая, то, значит, мучается твой приятель! И не рассказывай мне ерунды.
— Гришка ни от чего не мучается. У него есть девушка Лена. Я ее прекрасно знаю. А с ним мы просто друзья.
— Значит, эта ваша девушка Лена слепая!
— Это не наша девушка. Это его девушка.
То, что они с мамой до сих пор живут вместе, факт для меня необъяснимый. Мама говорит, что секрет прочности их брака в том, что каждый так и остался для другого загадкой. Мама — геолог. В общей сложности виделись они за двадцать лет брака столько, сколько видятся среднестатистические влюбленные в период ухаживаний.
Папа полгода в море.
Мама все лето в поле.
Когда я была маленькой, они уходили попеременно, чтобы кто-то оставался со мной. Так я и шла по жизни большими шагами — полжизни с папой, полжизни с мамой.
Хотели они от меня прямо противоположного.
А потому я даже затрудняюсь сказать, что же из меня в конце концов получилось. Ну примерно то же, что вышло бы из человека, который половину учебного года учится в Вагановском балетном училище, а другую половину в Нахимовском. И так десять лет подряд. Тут либо Одетту с веслом танцевать, либо палубу драить в балетной пачке. Я вполне допускаю, что во многих своих проявлениях именно так нелепо и выгляжу.
Взять хотя бы мое замужество.
С этого все и началось.
Кто-то может сказать, что не надо было выходить замуж за красивого мужика со звездной болезнью, изумительной фамилией Чургулия и редким именем Гавриил. Что надо было думать головой, и тому подобное. На это мне всегда есть что возразить. Если бы тем, кто думает головой, выдавали страховки на крупную сумму, а всем остальным — отказывали, я бы еще поняла. А так… Все равно что читать надпись: «Курение вредит вашему здоровью». Слишком абстрактно.
И потом… Я далеко не всегда отдаю себе отчет в том, чем именно я думаю. Скажу по секрету, иногда я не думаю вовсе. Я беру из воздуха готовый ответ. И чаще всего он оказывается верным. Но это уже скорее всего наше, Водолейское. А бывает, что думать я себе запрещаю. И кривая вывозит. Как вы понимаете, и на этот раз она меня вывезла. Вот только загиб был уж слишком крутой…
Мне казалось, что все у меня наконец стабильно. Что все повороты позади. Третий курс своего Мухинского училища я впервые закончила без хвостов, потому что моя глубоко личная жизнь в конце концов определилась. За курсовую работу я получила пятерку. Сломала все ногти. Сбила в кровь пальцы, хоть и работаю в брезентовых перчатках. Но выковала-таки из железа свой фантастический букет с сердцевинками из горного хрусталя. Камушки я выпросила у Гришки. Он закупает их мешками и к Новому году всегда делает целую тонну кустарной ювелирки. «На любителя», как я это дипломатично называю.
Букетом своим я болела весь год. Но если мне что-то пригрезится, я сделаю это все равно. Потому и пошла на такой странный факультет — художественная ковка.
