Последние десять лет ванная комната в моей квартире жила в тщетном ожидании ремонта. И я выросла, считая, что шелушение потолка и зеленых стен, а также рыжее пятно в раковине — это норма жизни. Что тусклая лампочка придает моему отражению особую тайну. А мама, выросшая в коммуналке и томящаяся по полгода в походных условиях экспедиций, каждый раз выходила из ванной такой розовой и счастливой, какой не бывала даже после спектаклей в БДТ. И каждый раз она глубоко вдыхала и пафосно произносила: «Какое это великое счастье — иметь собственную ванную». В мастерской у Чургулии дело обстояло еще хуже. Там у нас имелся душ, выгороженный в углу на кухне.
Это же была не ванная. Это был античный храм красоты. Он весь светился нежно-розовым светом, а краны инопланетной конфигурации сверкали золотом. На полу лежал розовый пушистый ковер. И даже унитаз, и еще одно унитазообразное НЛО, то есть, как выяснилось потом, биде были окружены маленькими пушистыми ковриками.
Батарея бутылочек обещала мне отдельное развлечение.
А вместо иконы в этом храме красоты висело огромное зеркало.
Мое отражение оказалось достойным божественного сияния, царящего вокруг. Вообще-то я с опаской отношусь к незнакомым зеркалам. В каждом из них я хронически себя не узнаю. Каждый раз — это какая-то другая я. И в этом зеркале я была другой. Но такое отражение устраивало меня на двести двадцать процентов. Те недостатки, которые я всегда замечала дома, в этом волшебном зеркале отсутствовали. Неожиданно обнаружилось, что слишком простая белая футболка, из-за которой я так переживала перед отъездом, очень мне идет. А желтоватый загар потрясающе высвечивает прозрачную зелень чуть раскосых глаз. Бледно-розовые от природы губы делились посередине на две выпуклые половинки, как надувные отсеки спасательного жилета, который я видела в детстве на корабле у отца.
Я повернула голову в одну, в другую сторону. Взмахнула тяжелыми волнами своего шифера. И почувствовала прилив сил и веру в счастливое будущее.
В зеркало я увидела, как сзади ко мне с торжествующим видом подходит Чургулия. Несколько секунд мы стояли перед зеркалом молча, глядя друг другу в глаза. Мой Мавр несколько раз хлопнул своими золотыми ресницами, и мне показалось, что это два мотылька пытаются улететь с его прекрасного лица. А потом мы бросились друг другу в объятия. Я повисла на шее у своего гениального мужа, оторвала ноги от земли и чуть не повалила его на пол.
— Осторожней, Ева! Ты должна меня беречь! — слегка отстранил меня Чургулия, с любопытством оглядываясь по сторонам. И негромко сказал самому себе: — Главное — не терять голову! Я ею работаю.
БОЛЬНАЯ ГОЛОВА
А ведь все могло быть совсем иначе!
Накануне вечером наши милейшие хозяева отвезли нас на ужин в Соссолито. Это чудный городок напротив Сан-Франциско через залив. Чтобы туда добраться, нужно проехать по мосту Золотые Ворота, который запечатлен на всех футболках, сумках и календарях, что продаются на добрую память о городе Святого Франциска.
Я все время пощипывала себя за руку, чтобы проверить, не снится ли мне вся эта жизнь. А оснований полагать, что снится, было целое множество.
Во-первых, здесь не было грязи. То есть вообще. Можно было ходить по улице в туфельках и не снимая их преспокойно продолжать ходить дома по ворсистому абрикосовому ковру. Это первый аргумент в пользу того, что все это сон. Во сне я обычно тапочки не переодеваю.
Во-вторых, у воздуха здесь не было температуры. На улице было точно так же, как дома. Разница нулевая. Во сне я тоже никогда не мерзну и не чувствую ожогов.
В-третьих, казалось, что все тебя знают, так приветливо с тобой здороваются. В ресторане в Соссолито меня вообще не покидало ощущение, что молоденькая девочка-официантка так живо интересуется, нравится мне еда или нет, потому что мы с ней когда-то что-то делали вместе. Просто я об этом позорно забыла. Во сне у меня такое бывает — я встречаюсь с какими-то близкими и любимыми людьми и прекрасно знаю всю предысторию наших отношений, хотя проснувшись, понимаю, что это ощущение крепкой дружбы мне всего лишь приснилось.
В-четвертых, я не чувствовала вкуса. Я что-то ела. Что-то пила. Но ничего не ощущала. Так и в моем сне мороженое всегда имеет вкус картонного стаканчика и деревянной палочки.
К несчастью, четвертое доказательство нереальности происходящего имело совсем другое происхождение.
На party, устроенном в честь нашего приезда на следующий день, мне уже не казалось, что я ничего не чувствую. Я знала это точно. Кроме того, есть мне расхотелось совсем. А от холодного со льдом апельсинового сока жутко болело горло. Я еще никому в этом не призналась. Но меня охватило ужасающее отчаяние. Не болеть! Не болеть! Приказывала я своему капризному организму. Но он отвечал мне пробежками мурашек по позвоночнику, болью во всех суставах и тупой тяжестью в голове.
Захотелось к маме. А вокруг были совершенно чужие люди. И хоть они мне радостно улыбались, мне казалось, что пользы от них сейчас как от деревьев в парке. Как всякая нормальная жена, я стала выискивать среди присутствующих своего мужа, который меня по обоюдной договоренности оставил развлекаться самостоятельно.
Я нашла его. Но Чургулия на мой призывный взгляд не ответил. Отвел глаза, как будто бы ничего не заметил. Вокруг него роились какие-то жирные дамочки в белых штанах. Но, видимо, дело было не в них. Разговаривал мой муж с каким-то холеным шатеном лет сорока. И тот внимательно слушал, глядя себе под ноги, прикрыв рукой, как козырьком нижнюю часть лица и сосредоточенно кивая.
Мавр был полностью поглощен общением с ценителями прекрасного. Среди приглашенных на вечеринку было несколько внушительного вида пожилых пар. Хойзингтон покупал картины для своих галерей по всему миру. И в окружении его было множество богатых коллекционеров. Некоторые экземпляры современной живописи висели на стенах в просторном холле, где гости перетекали из угла в угол, от одного дивана к другому.
Меня такой способ принимать гостей поначалу очень удивил. Я привыкла, что прежде всего надо наготовить гору еды, потом накупить водки, усадить всех за длинный стол и позаботиться о том, чтобы всем хватило стульев и табуреток. Кому не хватило, тот садился на тумбочку. А если народу было совсем много, на две табуретки клали длинную доску и садились на нее, как на скамейку. Пока хватало сил, говорили тосты. Смотрели друг другу в глаза. Рвали на груди рубаху и открывали душу. А тут — совсем другая картина. Шведский стол. Никакой торжественной части. Никаких вынужденных взглядов в упор. На маленьком столике у стены расставлены были тарелки с кусочками сыра и оливками. И ворохом лежала в блюдах какая-то мексиканская сушеная снедь рядом с соусницей, наполненной красным соусом. Напитки наливали себе сами. И разбредались по углам, общаясь группками.
Я несмело подошла к Чургулии сзади. Разговор был оживленный, и я боялась ему помешать. Я же понимала, что он сейчас все равно что охотник, взявший на мушку стаю уток и еще не выбравший, в которую стрелять. И тут я буду стучать его по плечу. А утки возьмут и разлетятся. Я постаралась незаметно раствориться в толпе гостей. Но тут меня заметила Эвелин.
