— Я же объяснял, все это ерунда! Захотят грохнуть — значит, грохнут! Думаете, у Максима не было охраны? И куда она подевалась, когда его расстреливали?
Откуда мне знать? Вот уж, правда — задумаешься поневоле, что лучше совсем не иметь денег, чем так бояться. Я ушла, оставив его трясущегося в обнимку с пистолетом.
Зашла к министру. Тот лежал спиной к двери и, как мне сначала показалось, спал. Его величество нужно было разбудить для постановки градусника. Будить, конечно, следовало как можно тактичнее.
— Это вы, Надя? — спросил он вдруг, не оборачиваясь.
— Да, а как вы узнали? — удивилась я.
— По шагам, у меня очень чуткий слух и хорошая память, несмотря на возраст! Я, очевидно, выгляжу в ваших глазах совсем стариком…
Я не успела ответить, да и что тут скажешь — он был постарше Борицкого.
— …но старость не означает — слабость! — я осторожно приподняла предплечье и засунула подмышку градусник. — Мой отец тоже работал в административном аппарате и до глубоких лет вел активный образ жизни. Я не могу похвастаться, правда, его физической формой, но интуиция и слух меня никогда не подводили. Более того, вы не поверите, — он многозначительно взглянул на меня, — но я даже могу угадывать мысли человека, достаточно мне немного с ним пообщаться. Нет, я не приписываю себе никаких сверхъестественных способностей — просто интуиция и только она! Хотите, например, я угадаю, о чем вы сейчас думаете?
— И о чем же?
— Когда же ты, старый болван, замолчишь?
— Я занесу в карту, — ответила я, — пациент улыбается, что говорит о явном прогрессе в лечении. А насчет моих мыслей вы ошиблись.
Через пятнадцать минут я собрала градусники, сделала запись в журнале, и с больными на сегодня было покончено.
Спустилась в гардероб и, быстро одевшись, выскочила на улицу. Сегодня Меркулов задерживался на работе, и мы договорились, что я доберусь домой своим ходом. Уже выйдя на аллею, ведущую к воротам, увидела бегущую навстречу сиделку из нашего отделения. У нее тряслись руки.
— В чем дело? — спросила я.
— Он умер!
— Кто?
— Тихомиров! Я только на секундочку отошла. Он сам попросил посмотреть, что лежит около дерева. Я пошла, а там ничего нет — ему просто показалось. Возвращаюсь, а он…
Она всхлипнула, замахала руками и помчалась в центр. Я огляделась, неподалеку возле деревьев, темнело кресло с неподвижным телом. Взяв себя в руки, я подошла. Тихомиров сидел, чуть склонив голову — можно было подумать, что он просто задумался. Ветер шевелил седые редкие волосы. Я подошла ближе и посмотрела ему в лицо. А потом наклонилась и поцеловала.
Не знаю, зачем я это сделала. Может, потому что это был один из немногих настоящих людей здесь. Потом перекрестилась и пошла прочь. Я почувствовала на губах соленый вкус, это слезы сами собой лились из глаз. У ворот я оглянулась: из центра уже выскочил санитар Гена и напрямую, через размокшие газоны, бежал к умершему.
На следующий день по всем каналам прошло сообщение о смерти Тихомирова. К скупой биографической справке и отрывкам из старых лент авторы репортажей обычно прибавляли кадры нашего центра, где «актер провел последние месяцы жизни». Как всегда бывает, о человеке вспомнили, когда он уже умер. Телевизор в столовой был постоянно включен, и многие сотрудники бурно реагировали, когда на экране появлялась громада «Аякса», — прямо как дети!
На Борицкого эта смерть также подействовала угнетающе. Неудивительно, если вспомнить, с каким сочувственным вниманием он следил за актером. К тому же он не выносил репортеров, а в этот раз был вынужден выписывать разрешение на съемки нескольким телекомпаниям. Правда, дальше парка их не пустили, но и этого было достаточно.
Главврач вызвал меня к себе в кабинет, чтобы выговориться.
— Я просто физически ощущаю все эти объективы, которые сейчас направлены на наш центр. Что за мерзость! — он бродил по кабинету, словно лев в клетке.
— Но этого и следовало ожидать, Леонид Васильевич… — робко вставила я. — Так ведь всегда бывает.
— Ах, Надежда Михайловна! — покачал он головой. — То, что так всегда бывает, не означает, что мы должны мириться и принимать как должное. Когда мы миримся с человеческой глупостью, то сами начинаем превращаться в глупцов…
Это верно! А еще, хотелось мне добавить, — это случается, когда слишком кому-нибудь доверяешь. Но вслух я этого, конечно, не произнесла. Язык нужно сейчас придержать за зубами. Тем более что все мои страхи зиждутся исключительно на подозрениях. А фактов как не было — так и нет.
Впрочем, я не оставила мысли проникнуть в лаборатории и только дожидалась времени, когда это будет удобнее всего попытаться сделать.
Такой шанс представился, когда мне выпало дежурить в ночную смену. Дашка, дежурившая со мной, торчала допоздна в Роминой палате — играла в карты. Они, похоже, спелись. А я, улучив время, выбралась незамеченной на служебную лестницу.
На многое я не рассчитывала — я, конечно, шпионка, но служба безопасности в центре не задаром получает денежки. Просто хотела проверить, как далеко я смогу пройти. План с собой не взяла — если вдруг попадусь, а я была готова к любым вариантам, то будет труднее выкрутиться.
На лестнице было прохладно — кто-то оставил форточку открытой. Я хотела ее захлопнуть, но та пронзительно заскрипела, и эхо понеслось вниз по этажам. Отругала себя за первую ошибку и двинулась дальше, твердо постановив не отвлекаться больше ни на что.
Камер наблюдения здесь не было — лестница находилась в глубине здания, и руководство решило сэкономить деньги. Я шла, представляя план центра, и память меня не подводила. Спустилась на этаж ниже и вышла в короткий коридор. За матовым стеклом двери горел тусклый свет лампы на столе у дежурной сестры. Другая дверь в конце коридорчика вела в галерею, отделявшую медицинский корпус от научного, туда-то я и направилась. Подергала ручку — дверь не открылась, но чуть-чуть поддалась. Значит, все-таки не заперто!
Свет в отделении померк, заслоненный чьей-то тенью. Я надавила плечом и дверь, наконец, раскрылась. Успела вовремя — в коридоре за моей спиной уже раздавались голоса. Я на всякий случай повернула рукоятку замка и правильно сделала — через мгновение дверная ручка задергалась.
— В чем дело-то? — хмыкнул за дверью мужской голос. — Я же сюда пять минут назад свободно входил.
— Вот и захлопнул! — капризно сказала женщина.
— Схожу за ключами, — сказал он.
— Да ладно, пойдем на лестницу. Времени мало!
Угроза миновала, я перевела дух и осмотрелась. Галерея между корпусами освещалась только светом уличных фонарей, попадавшим сюда сквозь окна. Пройти галерею оказалось не таким-то простым делом — она была заставлена стремянками, а под ноги все время попадались какие-то тяжелые предметы. Первый раз споткнувшись, я едва удержалась, чтобы не вскрикнуть. Пришлось сбавить темп и двигаться осторожно. Надо мной из распотрошенного потолка свисали пучки проводов — здесь, вероятно, меняли проводку.
