Он стоял в дверях, смотрел почему-то на наши кухонные полки, раскачивался с носка на пятку. Я знаю эту его манеру, я скучала по ней. И по нему скучала — сердце не камень. Вот по этим привычным, ничего не означающим жестам скучала. По тому, как он поднимает руку, когда открывает дверцу шкафа, как завязывает галстук, как оборачивается на пороге, уходя на работу… Впрочем, все это лирика. Кажется, он выпил — но он не был пьян, он был просто «слегка на взводе».
— Ничего не поменяла, все как было оставила.
— Ничего не меняла, некогда и незачем.
— А почему некогда, работу нашла?
— Нашла.
— А где, если не секрет?
— В издательстве.
— Молодец. Сама нашла, никто не помогал?
— Практически сама.
— Молодец. Молодец, Машка.
— Чаю хочешь?
Вот так, вместо того чтобы поить чаем Василия Игоревича, я стала заваривать его для Сергея. Просто, как будто и не было ничего. Он сел на свое обычное место, я стала доставать чашки.
— Как живешь?
— Нормально. Работы много.
— Это хорошо.
— А ты?
— А я уже нет.
— Что — нет?
— Не нормально.
— Почему?
— Ну, во-первых, потому что без тебя…
— А для тебя это имеет значение?
И вот тут сразу стало видно, как он завелся. Хотя внешне это практически ни в чем не выражалось, он завелся внутренне — но я-то знала, как это у него бывает, все-таки за пять лет я успела узнать его разным, несмотря на его ровный, казалось бы, характер.
— Для меня — имеет. Для меня это имеет очень большое значение. Ты это могла понять и в прошлый раз.
— Хорошо, это я понимаю. А во-вторых?
— А во-вторых, я сегодня по твоей милости остался без работы.
Значит, Борис ему все сказал. И не только ему, видимо. До этого момента я могла думать, что он просто не позвал его на свадьбу.
— Борис вчера припер меня к стенке. Не знаю, сам он все раскопал, или ты где-то нарыла…
— Что нарыла?
— Да ты же сама знаешь. А не знаешь — и не важно. В общем, можешь радоваться — с работы меня уже уволили. И из коллегии, скорее всего, исключат. До решения, конечно, еще далеко — но мне уже было заявлено, неофициально, что оно будет. Остается только молить бога, чтобы этот идиот не раскопал кого-нибудь, кто подаст на меня в суд.
— А он собирается?
— Кажется, нет. Но, судя по твоей реакции, вы с ним это все обсуждали.
— Обсуждали. Я его встретила позавчера на бульваре.
— И все рассказала…
— А почему, собственно, было не рассказать? Он меня спросил, куда я пропала и стал говорить про какую-то новую работу, которую я якобы нашла… Что мне было врать? Я не хотела врать.
— Ну понятно. Ты встретила своего любимого Борьку и выплакала ему все в жилетку.
— Не выплакала. А спросила и сказала.
— Что спросила?
— Хотела узнать, такой же он, как ты — или все-таки нет.
— В тебе появилась страсть к психологическим экспериментам. Это что-то новое.
— Во мне вообще появилось много нового. Я должна быть тебе благодарна, благодарна за то, что мы разошлись — столько есть нового, оказывается, о чем я никогда не подозревала.
— Интересно жить, да? Это хорошо. Жить очень интересно. Мне всегда было интересно жить.
— Правда?
— Правда.
— А тогда, когда ты спал с этими женщинами, тебе было интересно?
— Все ты о том же. Несущественно это. Нет, не особенно. Там в другом был интерес — в том, чтобы жизнь оседлать, а не бабу. Жизнь надо оседлывать любыми средствами — теми, которые есть у тебя под рукой.
— Раньше ты мне этого не говорил.
— Раньше ты жизни не знала.
— А тебя это устраивало.
— Устраивало.
Мы пили чай и разговаривали как вполне мирные супруги, пусть поссорившиеся, пусть уставшие друг от друга, старые супруги. Про халат, голые ноги и мокрую голову я благополучно забыла. А потом посмотрела на часы и вспомнила о Василии Игоревиче.
— Ко мне сейчас должны прийти. Так что это не лучшее время для объяснения. Надо было тебе меня заранее предупредить.
— А кто придет?
— Директор издательства.
— Зачем?
— По работе.
— Он по работе вечером к тебе ходит, а ты перед его приходом из душа вылезаешь? Что же это за работа такая?
— Не та, о которой ты подумал. Не совсем та.
— Не совсем та — это уже интересно. А что именно?
— Интеллектуальная проституция. Я роман для него пишу.
— Роман? Для него? То есть за него, что ли?
— Нет, за себя. У меня договор и мне надо срочно сдавать рукопись. Вчера я послала ему часть текста и он настаивал — хочет, видимо, объяснить мне, что я делаю не так, по его мнению
— Ну ты даешь, Машка! Ты видно действительно с того времени сильно продвинулась. Неужели кто-то станет покупать твою писанину?
— Может, и станет, а может, и нет. Пока у меня ее только издатель покупает, я не дописала еще, что нужно.
— Ты роман за два месяца написала?
— Меньше.
— Фантастика. Ты склад талантов.
Молчу, просто молчу.
— Раньше это была бабья блажь. Раньше слово «деньги» не упоминалось — а сейчас ты вот говоришь: «купил»…
— Купил, да. Мне повезло, я заключила хороший контракт.
— То есть сможешь кормить семью?
— Почему семью?
— Потому что у меня же работы теперь нет.
— А мы что, разве семья с тобой?
Зазвенел звонок. Домофон.
— Это что, он уже?
— Наверное.
— Ты его в таком виде собираешься встречать?
— Собиралась в другом. Ты же пришел.
— Оденешься?
— Знаешь, и так сойдет.
В конце концов, мне наплевать. Я нажала кнопку и вернулась на кухню.
— Сергей, уйди. Я не хочу при нем обсуждать наши проблемы.
— Значит, у нас есть общие проблемы. Это хорошо. Потому что я, собственно, пришел сказать тебе, что надо нам жить вместе.
— Ты сегодня пришел это сказать, когда тебя с работы выгнали?
— Знаешь, да. То есть стандартная ситуация: крутой мужик говорит — да пошла ты, потом его бьют и он приползает на коленях. Так в кино, так это должно все с твоей стороны выглядеть, и любой чужой то же самое подумает.
