— Нам нужны амбициозные люди, желающие добиться успеха, много достичь в жизни. Наша компания предоставит вам возможность осуществить свои заветные желания…
— Амбициозные люди, скажут тоже. Какие же амбициозные люди к ним пойдут! Амбициозные — это молодые, молодые сюда не ходят, одни мы, старухи!
— Ну не скажите, вот же девочка сидит — тоже пришла.
Это они про меня. Это я девочка.
— А вы на кого пришли? На менеджера?
— На редактора. Я филолог, педвуз окончила.
— Ну и что же вы? В школу не хотите? Учили же вас специально, деньги тратили — или вы на платном?
— А на соцопросах не пробовали работать?
Это вступила женщина лет пятидесяти, одна из тех, которых я отметила с самого начала — подобранные, уверенные, сильные. Женщина-боец, женщина-таран. Она сидела на соседнем ряду с краю — но тут же пересела ко мне, поговорить. И овладела мной совершенно.
— Я сама так подрабатываю — не хотите? Там, конечно, деньги не безумные, но тут ведь, сами видите, и тех нет. Как раз на следующей неделе собеседование будет. Работа нерегулярная, но если втянуться, очень даже ничего. Конечно, мозги надо иметь — не меньше высшего. И уметь к себе располагать. Так что вы как раз подойдете. Попробуйте.
Я не выдержала и тут же «растеклась» — впервые кто-то разговаривал со мной, хотел меня, обращал на меня внимание.
Я кивала и улыбалась, и вдруг вспомнила пятый курс, окончание института, поиски работы, прогулки с Сережей по бульварам, когда я ему пыталась рассказывать что-то подобное, а он мне говорил «нет», «нет», «нет», а потом: «Выходи за меня замуж»…
Я чуть не расплакалась. А поскольку никому здесь невозможно и не следовало объяснять, почему я сейчас расплачусь, надо было срочно отсюда выбираться — срочно, немедленно.
Сдерживая слезы — тушь потечет, нет, не важно, тушь не важно, важно, чтоб не заметили, не спросили, господи, позор, объясняться, они начнут спрашивать, начнут жалеть, главное, не опускать углы, углы глаз, углы губ, вот так, вверх, вверх, еще сильнее, улыбаемся! — я стала прощаться. Якобы у меня какие-то важные дела. Якобы я тороплюсь. Господи!
И как только я встала и ринулась по проходу, и женщина, уговаривавшая меня заниматься опросами, поднялась вслед за мной, к нам тут же подскочила другая, зашипела:
— Как вам не стыдно, вы все ходите и ходите, вербовщики, где у вас совесть, чужих клиентов перебивать! Я в следующий раз милицию позову, я вас сразу вычислила!
Народ зашевелился, зашуршал.
Женщина с соцопросами что-то ответила, начиналась перепалка, в проходе уже толпились, я испугалась, что сейчас меня вернут или, еще хуже, пойдут за мной, и бросилась к выходу почти бегом.
Два этажа по лестнице, коридор, вестибюль, проходная — только бы на улицу. На улице уже можно плакать. И на улице я таки заплакала, и кто-то, мимо проходивший, схватил меня за руку: «Девушка, что с вами, почему вы плачете?» — и я вырвалась и побежала, и так прорыдала на бегу до самого метро. Отрыдала сразу за все. Нет, я не железная — это только так кажется. Это видимость одна — хватило на пару дней.
Домой я идти не хотела — но пришлось, куда же еще. И, на мое счастье, стоило только в дверь войти — телефонный звонок. Я схватила трубку, не успев даже испугаться, хотя все эти дни боялась, что позвонит Сережа. Кому мне звонить, только ему да маме. Но на сей раз это была Светка.
— Машка, это я! Машка, слышишь меня?
— Слышу, слышу…
Я так обрадовалась, что чуть было опять не заревела. Единственная подруга, кому все это можно рассказать — только ей.
— Ты вернулась?
— Нет, я из Кёльна.
— Из Кёльна? Ты же в Берлине была?
— Там все интересное уже кончилось, для меня. Работе своей я отчиталась, теперь в свободном полете.
Господи, если она в Кёльне — так, значит, она к этому своему Фрицу поехала…
— Ты в гостях, что ли? У него?
— Ну да. То есть даже вроде бы и не в гостях.
— Когда вернешься?
— Не знаю.
Это замечательно. Это очень вовремя, черт. То есть для нее-то это и в правду замечательно. То есть так далеко все зашло.
— Так далеко зашло?
— Знаешь, дальше некуда.
— А ты звонишь-то хоть откуда?
— От него и звоню. Из дома. Я тут, кажется, поживу пока. И, Машка, ты не поверишь, как я счастлива! Никогда еще мне не было так хорошо, правда.
— Слушай, как же я за тебя рада!
И ведь правда рада. Должна же быть в мире какая-то справедливость. Раньше мне было хорошо — теперь пусть хотя бы Светке. Да я конечно в любом случае была бы за нее рада, а теперь надо особенно радоваться — и не портить ей настроение, вот что. Хотя бы сейчас. Это не телефонный разговор, вот уж что-что — а это точно не телефонный.
— Я сама рада! Я просто до неприличия рада, Маш! У тебя там как, все в порядке?
— У меня все, все, ты про себя расскажи.
— Ну, ты знаешь, это долго все-таки — долго надо рассказывать. Потому что он меня прямо в аэропорту встретил — и там сразу все завертелось… Машка, я ужасно хочу тебе все рассказать, но надо с подробностями! А я конечно могу висеть на телефоне здесь сколько хочу, но все-таки предпочитаю не испытывать ничье терпение!!!
Она смеется, и тут я понимаю, что она в комнате не одна.
— Ты там с ним, что ли?
— Ага. Он по-русски не понимает, да, собственно, и понимать нечего, и я тебе правда-правда говорю, что мне безумно хорошо, безумно — я, знаешь, кажется, понимаю, наконец, что значит жить — вот, не хорошо, не «по-человечески», а просто жить! Я на седьмом небе, правда. Неделя прошла — а как будто целая жизнь!
И у меня жизнь прошла, точно. Заколдованная неделя.
— Ты прости меня, я на минуту позвонила буквально — сказать, что я тут и у меня все хорошо! Мы сейчас в кабак собираемся, он ждет. Он, конечно, будет ждать сколько надо — но, если честно, я сама хочу в кабак! Я просто боюсь стать эгоисткой и обо всем забыть — а то вынырну, а уж полгода прошло и от меня ни звука — так что я на всякий случай звоню, подстраховаться, сохранить человеческий облик!
— То есть в ближайшие полгода от тебя звонков не предвидится?
Это я так пошутила. Довольно неудачно пошутила, надо признать.
— Да нет, что ты! Машка, я чего еще звоню — я тебе хочу письмо написать. Мне же некому это все рассказать кроме тебя, пойми. Прости, я эгоистка, все счастливые — эгоисты, всегда, к тебе это не относится, а вот я эгоистка! В общем, я ужасно хочу все рассказать, но лучше все-таки письмом, иначе это часа на четыре, не меньше!
— Ну так давай, пиши! Адрес тот же.
