А вот как рассуждают светские волокиты в повести Александра Александровича Бестужева-Марлинского «Испытание». «„Эта девушка прелестна, — думает один, — но отец ее молод, бог знает, сколько проживет он лет и денег. Эта умна и образованна, дядя ее на важном месте, но, говорят, он колеблется, — тут надобно подумать, то есть подождать. Вот эта, правда, не очень красива и очень недалека, зато как одушевлена! Чертовски одушевлена тремя тысячами душ, из которых ни одна не тает в ломбарде или двадцатилетнем банке, как большая часть наших приданых. Я невольник ее!“ И вот наш искатель, подсев сперва к матушке ее, со вниманием слушает вздоры, — старая, но всегда удачная дипломатика, — потом рассыпается в приветствиях дочери, танцуя, делает влюбленные глазки и облизывается, считая в мыслях ее червонцы».
П. А. Федотов. Разборчивая невеста. 1847 г.
Но, поспешив и неудачно «подсунувшись» (жаргонизм XIX века, означавший ухаживание за девушкой), можно было натолкнуться на то, что вожделенное имение оказывалось заложенным. Например, за Санкт-Петербургской Барышней из одноименного фельетона Сенковского «обещано дать в приданое тысячу пятьсот душ, которые папенька только вчера заложил в банке… Кроме приданого, которое отдается не прежде, как по смерти отца, получите вы за Наденькою тотчас же еще пять дюжин дядюшек, тетушек, бабушек и целый взвод двоюродных и внучатых братьев. Это не шутка! При помощи их можете отличиться. Я уверен, что по общему положению о петербургских барышнях в числе ее дядюшек должны быть по меньшей мере два генерала и три камергера, один двоюродный братец в пажах, а крестный отец ее непременно кто-нибудь из важных вельмож. Право, недурно!»
В приданое могли также входить вещи. Вот как описывает приданое своей бабушки Александра Осиповна Смирнова-Россет: «Ему сообщили, что за ней двадцать тысяч капитала, двенадцать серебряных приборов и дюжина чайных ложек, лисья шуба, покрытая китайским атласом, с собольим воротником, две пары шелковых платьев, несколько будничных ситцевых, постельное и столовое белье, перины и подушки, шестиместная карета, шестерка лошадей, кучер и форейтор».
Из-за этих вещей, в частности, возникла заминка со свадьбой Левина и Кити в романе Л. Н. Толстого «Анна Каренина»: «Княгиня Щербацкая находила, что сделать свадьбу до поста, до которого оставалось пять недель, было невозможно, так как половина приданого не могла поспеть к этому времени; но она не могла не согласиться с Левиным, что после поста было бы уже и слишком поздно, так как старая родная тетка князя Щербацкого была очень больна и могла скоро умереть, и тогда траур задержал бы еще свадьбу. И потому, решив разделить приданое на две части, большое и малое приданое, княгиня согласилась сделать свадьбу до поста. Она решила, что малую часть приданого она приготовит всю теперь, большое же вышлет после, и очень сердилась на Левина за то, что он никак не мог серьезно ответить ей, согласен ли он на это, или нет. Это соображение было тем более удобно, что молодые ехали тотчас после свадьбы в деревню, где вещи большого приданого не будут нужны».
Но вот все вопросы о приданом и о состоянии жениха прояснены, родители поинтересовались у невесты, не противен ли ей суженый, и помолвка состоялась. Помолвленная пара наносит визиты родственникам в обеих семьях, родители рассылают приглашения, жених начинает бывать в доме невесты запросто, но их никогда не оставляют наедине: в комнате находится мать невесты или пожилая родственница. «Никаких фамильярностей, кроме почтительного поцелуя в руку или в лоб, невеста не должна позволять, а особенно при посторонних», — предупреждал лексикон хороших манер. Молодые люди могли обмениваться подарками: жених мог дарить невесте цветы, конфеты, фрукты, драгоценные безделушки, шали и т. д., а невеста жениху — медальон со своим портретом, собственноручно связанный кошелек, футляр для карманных часов и т. д. Ей также рекомендовалось заниматься рукоделием во время визитов жениха.
В. Пукирев. «Неравный брак». 1862 г.
* * *
Венчальный обряд подробно описан в романе Л. Н. Толстого «Анна Каренина». Правда, Кити и Левин венчаются в Москве, но и в Петербурге, разумеется, обряд проходил по тем же правилам.
Первым в церковь приезжал жених и посылал к невесте шафера с букетом из белых цветов (обязательно!). Получив известие о том, что жених уже ждет, невеста, заранее надевшая свадебное платье, вместе с родней тоже отправлялась в путь. Платье шили из плотного белого шелка или кашемира, оно могло быть довольно открытым, как на знаменитой картине Василия Пукирева «Неравный брак». На голову надевали венок из померанцевых цветов и мирта и кружевную вуаль, закрывающую лицо и волосы. Гости следили, кто из новобрачных первым станет на ковер перед аналоем, который стелили после обручения (обмена кольцами), перед венчанием. Считалось, что тот, кто первым на него ступит, будет главой в доме. После венчания и праздничного ужина молодожены уезжали в свадебное путешествие. За границу или (как Левин и Кити) в деревню.
Замужем
После свадьбы
Может быть, не все новобрачные так глубоко и радостно переживали обряд венчания, как Левин и Кити, но для большинства из них устройство семейной жизни было делом непонятным и пугающим.
Церковь и традиция учили, что муж должен во всем руководить своей неопытной женой, чему должно было помочь то, что она была на несколько лет моложе его. Но беда заключалась в том, что муж порой совершенно не годился в руководители, а жена, как правило, чем дальше, тем больше понимала, что она не ребенок и не кукла и что у нее есть потребности, о которых муж даже помыслить не может: потребность жить и чувствовать, принимать решения и действовать.
Все мы помним, какой трагедией закончился брак, заключенный по любви, в «Крейцеровой сонате» Л. Н. Толстого.
В романе И. А. Гончарова «Обыкновенная история» трагедии не происходит. Все действительно происходит очень обыкновенно, и от этого особенно печально.
«Тут она мысленно пробежала весь период своей замужней жизни и глубоко задумалась. Нескромный намек племянника пошевелил в ее сердце тайну, которую она прятала так глубоко, и навел ее на вопрос: счастлива ли она? Жаловаться она не имела права: все наружные условия счастья, за которым гоняется толпа, исполнялись над нею, как по заданной программе. Довольство, даже роскошь в настоящем, обеспеченность в будущем — все избавляло ее от мелких, горьких забот, которые сосут сердце и сушат грудь множества бедняков.
Муж ее неутомимо трудился и все еще трудится. Но что было главною целью его трудов? Трудился ли он для общей человеческой цели, исполняя заданный ему судьбою урок, или только для мелочных причин, чтобы приобресть между людьми чиновное и денежное значение, для того ли, наконец, чтобы его не гнули в дугу нужда, обстоятельства? Бог его знает. О высоких целях он разговаривать не любил, называя это бредом, а говорил сухо и просто, что надо дело делать.
