Звонок отчетливо слышался через металлическую дверь нежным звоном хрустального бокала, но никакого движения уловить было невозможно. Наконец — пропадать так пропадать! — она решилась обнаружить, что у нее есть ключ.
— Я его только в последний раз взяла, на всякий случай, — пролепетала она, делая вид, что с головой ушла в попытки попасть в замочную скважину трясущимися руками.
— Ты еще не поняла? Мне не нужны твои объяснения.
Не то жалость, не то брезгливость. А ведь она сказала правду!
Он бережно, но твердо отодвинул ее, вывернул из ее пальцев ключ, уверенно, словно не в первый раз, вставил и проделал все четыре оборота, будто заранее знал, сколько их потребуется.
И выключатель нашел не глядя, хотя бывал здесь считанные разы.
Лаэрт стоял в прихожей все в том же полотняном костюме, подогнув ноги и обиженно уткнувшись в дубовую вешалку-стенку. Она не сразу заметила бельевую веревку, вонзившуюся в один из толстых коротких рожков для шляп.
Заземление. Савл
Когда ему зашивали рану в бедре, он просил Симу выйти или хотя бы отвернуться вовсе не из опасения за ее психику — ему было просто стыдно. Ляжки жирные, как у бабы…
Прежде он был уверен, что нравится Симе таким, каков он есть, а теперь начал опасаться, что не только он сам, но и его прикосновения, может быть, ей неприятны.
Он заземлялся как мог: он должен был осуществить то, что столько лет проповедовал, иначе какая же его проповедям цена. Он говорил себе: ну и что, что она раздевалась, ложилась с другим, раздвигала ноги — что такого? Но, сколько бы он ни пытался думать об этом как о пустяковом, ничего не сто́ящем деле, его каждый раз охватывала тоска: он был единственным, а сделался заменимым. Зато его богатырь, когда он представлял эту картину, вздувался так, как не восставал и в лучшие времена: оказывается, его телу и тогда мешало присутствие духа. А когда оно видело в Симе просто голую бабу, которую дерет просто голый мужик, оно прямо-таки рвалось из штанов тоже в этом поучаствовать: телу было все равно, кого драть, а подпорченную бабу даже еще слаще. А он, премудрый Савл, с горечью убеждался, что он и его тело и вправду не одно и то же: внутри себя он был никакой не Савл и не Савелий Савельевич, а вечный не стареющий и не взрослеющий Савик.
И тело бы с большим удовольствием засадило ей куда следует, и Савл прекрасно знал, что Сима была бы только счастлива обрести наконец этот знак прощения и примирения, но Савику было невыносимо ее жалко — употребить ее так, как будто она неодушевленный предмет. У него душа разрывалась, когда он вспоминал, как тоненько и жалобно она скулила в их первую внебрачную ночь. Фрау Меркель он бы засадил не колеблясь, но с поросеночком он так поступить не мог, скорее еще раз засадил бы крис себе в ляжку. И ему невыносимо хотелось прижать бедняжку к себе и наговорить целую кучу каких-то смешных нежностей в том духе, что она ему дороже всего, несмотря ни на что, да и смотреть там не на что, он знает, что без самых серьезных, уважительных причин она бы никогда не легла с другим, а значит, и его дело уважать эти причины, в чем бы они ни заключались, а не изводить того прелестного поросеночка, при одной мысли о котором у него наворачивались на глаза слезы нежности и умиления.
Когда всерьез заглянешь в смерть, из этой глубины все человеческие, слишком человеческие понты кажутся таким мусором… Секс уж во всяком случае. А нежность почему-то нет.
Но вдруг ей и его нежность совсем не нужна?.. Вдруг она и спала-то с ним только по обязанности, недаром же ее приходилось гипнотизировать…
И уж таким жалким и потешным он тогда себя чувствовал, хоть убиться ап стену, как пишут в интернете.
Хотя бы бороду нужно было срочно сбрить и от пуза поскорее избавиться, уж очень они ему теперь были не по чину.
Лишь одно событие внезапно его взбодрило, — на двери его школы психосинтеза перед лекцией он обнаружил наклеенную компьютерную распечатку:
АНТИХРИСТОВЫ СЛУГИ!!!
ЕСЛИ ВЫ ЕЩЕ РАЗ ЗДЕСЬ СОБЕРЕТЕСЬ,
МЫ ВЗОРВЕМ ВАШУ САТАНИНСКУЮ
ЛАВОЧКУ!!!
Он был так счастлив, что перечитал угрозу несколько раз: если его ненавидят религиозные фанатики, значит, он не такое уж и чмо, значит его дело заземления действительно чего-то стоит!
Он сфотографировал листовку на телефон, чтобы иметь вещественное доказательство, а потом содрал и следы отскоблил ключом, чтобы не нажить неприятностей с хозяевами протезной конторы.
И вдохновенно обратился к своим апостолам и апостолицам, еще более унылым, чем всегда:
— Друзья, темные силы, — он слегка снизил пафос насмешливой улыбкой, — нас наконец оценили. Теперь и мы должны показать, что мы чего-то стоим.
«Да только стоим ли? — скептическим эхом отозвалось в голове. — Все мое заземление — тысяча первая версия редукционизма. Не лучше всех прочих фрейдизмов-марксизмов».
Однако его тело продолжало вещать нечто бодрое о необходимости противостоять клерикализму, и чем яснее он понимал, что говорит жуткие пошлости, тем ниже его школьники и школьницы опускали глаза и тем более бледный вид у них становился. Одна лишь бледная Лика, наоборот, розовела, но, как ему все упорнее казалось, от неловкости за него.
И вдруг он с облегчением осознал, что вовсе не обязан читать уже законспектированную лекцию, в который раз растолковывать, что ревность есть не что иное, как инстинкт собственности, тысячекратно усиленный изуверским идеалом сексуальной чистоты…
— Знаете что? Давайте встретимся в следующий раз. Проверим, готовы ли мы на какой-то риск ради нашего общего дела. А я пока позвоню знакомой оперативнице, пусть она эту листовку расследует.
И поклонился чуть ли не в пояс и людям, и протезам, не испытывая ни малейшего желания подзадержаться с порозовевшей Ликой. Романтические отношения теперь ему тоже были не по чину.
Чувствуя себя в полном праве, он позвонил Калерии на мобильный, хотя рабочий день был уже закончен. Калерия восторга не выразила, а когда он ей указал, что, возможно, эти же силы причастны к исчезновению Вишневецкого, еще и съязвила:
— Спихотехникой занимаетесь?
Тем не менее записала адрес и название протезной фирмы.
Так что в течение целой недели ему удавалось бороться с тоской, вспоминая эти волшебные слова: антихристовы слуги, сатанинскую лавочку, антихристовы слуги, сатанинскую лавочку…
Приятно быть объектом ненависти клерикалов. Проверим, многие ли его ученики согласятся пойти на риск ради великого дела заземления. Он оценивал число смельчаков в семь-восемь голов. Однако на следующую лекцию не пришел никто, хотя он как раз собирался заземлить идею самопожертвования: его ученики сумели вполне самостоятельно сбросить самоотверженность с парохода современности. Апостолы разбежались при первом же дуновении опасности, прав был Брюс Виллис: людей может удержать одна лишь лесть. Среди протезов сидели только бледная Лика и — Калерия.
