— Где ты откопал такую тварь?! Это животное?!.
Она совсем забыла, что Савик как раз и учил брать пример с животных: не относиться патетически к тому, что потерлись две слизистые оболочки. И Лаэрт тоже старался понизить пафос своей истории застывшей кривой улыбкой. Он мог не спешить, потому что Никита к тому времени превратился в худого подростка с вызывающим и мстительным прищуром, учился на колы и двойки и дома бывал редко, и даже ночевал далеко не всегда.
— Слушай, гони ее к черту, отдай ей эту дачу, она все равно тебе не нужна, и гони ее из дому!
— Совсем одному остаться? — еще более криво усмехнулся Лаэрт.
— Почему одному, я буду с тобой! — нечаянно вырвалось у нее, и она почувствовала, как вспыхнул почему-то лоб, но Лаэрт, воспитанный человек, сделал вид, что не расслышал.
Так что и на этот раз не произошло ничего непоправимого. Она только решилась наконец спросить напрямую: как тебя угораздило на ней жениться?
Все вышло, как и предостерегал отец Павел. Как в воду глядел, такой вот черный получился каламбур. В Лаэрта всегда были влюблены несколько однокурсниц, но одна именно что сохла, понуро бродила следом, подсаживалась к любой компании, где он царил, но никогда не смела вымолвить ни слова, только безнадежно поедала его глазами, раскосыми, как у козы. Обладающей, правда, совсем не козьими квадратными плечами и огромной антрацитовой головой, она была откуда-то из Бурятии, что ли…
В общем, она была такая несчастная, что он наконец решил ее пожалеть, чтоб ей было хотя бы что вспомнить. Боялся, что ничего не выйдет, но все-таки с грехом пополам облагодетельствовал. А она вместо того чтобы хранить до конца своих козьих дней благодарную память о снизошедшем до нее божестве, с чего-то вбила в свою обросшую конским волосом башку, что он должен на ней жениться, — ну да, разбежался к ней в юрту! Он ужасно разозлился — так не понимать своего места!.. И когда она подстерегла его в темном коридорчике и, не поднимая своих раскосых глаз, сообщила, что если он на ней не женится, она бросится с моста Лейтенанта Шмидта в Неву, даже мост назвала, то его этот шантаж так возмутил, что он чуть не ответил: в омут с красотой, в омут!.. Но все-таки сдержался и малость струсил. Однако посоветовался со знатоками, и знатоки только посмеялись: те, кто угрожают самоубийством, никогда угроз не исполняют.
Ну, и весной ее выловили в заливе.
— Помнишь: на взморье виден остров малый… Вот там. И меня почему-то больше всего потрясло, что ее так долго волокло подо льдом, представлял ее распахнутое пальто, полы колышутся, как электрический скат… Я бросился к отцу Павлу и не услышал ни слова упрека, типа: я же предупреждал… Он только сказал очень твердо: я буду за нее молиться, я всегда молюсь за самоубийц. Я считаю, что это не гордыня, в чем их обвиняют, а слабость. Никто не желает своей смерти, просто не выдерживают какую-то пытку. А мне, он сказал, изводить себя не нужно, не нужно из одного несчастья делать два. Только не забывайте, сказал, что случилось, и больше не делайте таких ошибок. А еще лучше — постарайтесь сделать счастливой другую женщину, раз уж вы одну сделали несчастной. Вот я и выбрал самую несчастную… Не учел еще одного предупреждения, не брать на себя чужую совесть, чтобы не остаться совсем без совести. А я взял…
Он улыбнулся так жалобно, что рука ее сама собой дернулась погладить его по щеке и удержалась лишь в самый последний миг. Но он поймал ее руку налету и заставил довести движение до конца. И она сопротивлялась не очень усердно. Но потом все-таки высвободилась, и он удерживать не стал.
И только когда Лаэрт встретил ее с фиолетовой шишкой под левым глазом, она так ужаснулась, что на время забыла о себе.
— Это кто тебя так?!.
— Сынок поучил. Считает, что мне нужно отвыкать от алкоголя, переходить на более легкие наркотики. Долг платежом красен, когда-то я его воспитывал, теперь он меня…
Он, кажется, пытался заболтать себя, но вдруг разрыдался как ребенок, со всхлипываниями, с какими-то неразборчивыми обрывками фраз… Он же еще и выпивши был по своему обыкновению.
И вот тут-то она и пала: как и тогда, на отслуживших матах, она начала лихорадочно утирать его слезы сначала ладошками, а потом губами. За эти годы слезы сделались еще горше. От него потягивало перегаром, но из-за этого ее жалость становилась совсем уж невыносимой: если падший ангел вызывает еще и брезгливость…
Она припала к его губам, как некогда пылкие христианки лобызали язвы прокаженных.
Она совсем не чувствовала, что изменяет Савику, он же и сам учил не придавать значения трению слизистых оболочек. Хотя слизистые-то они только для физики, а не для жизни и счастья.
Но счастья она не обрела, отнюдь. А вот любви в мире, кажется, стало капелькой больше.
Под дамокловым клювом. Савл
Моя дорогая, горячо любимая девочка! Твой нежный образ неотступно стоит передо мной. Это сладкая греза, солнечная мечта, и я боюсь отрезвления. Если мы встретимся снова, я смогу преодолеть робость и некоторую натянутость наших отношений. Мы вновь окажемся одни в Вашей милой комнатке, моя девочка опустится в коричневое кресло, а я сяду у ее ног на круглую скамеечку. И мы будем общаться друг с другом… Ни смена дня и ночи, ни вторжение посторонних, ни прощания — никакие заботы не смогут разлучить нас.
Моя дорогая маленькая принцесса! Мое дорогое сокровище! Мое любимое сокровище!
И так четыре года, полторы тысячи раз. Хотя доктору Фрейду было уже под тридцать. Но сублимации все возрасты покорны, тогда-то он, наверно, и понял, на какие сентиментальные высоты способна занести подавленная сексуальность. Интересно, как он разряжался, — мастурбировал или ходил к проституткам?
Но головы все-таки не терял (хм, еще один фаллический образ? ими, если всюду их искать, просто все кишит, как у прежних христиан демонами).
«Что же нам нужно практически? Две или три комнатки, где можно жить, есть, встречать гостей. Печь, в которой всегда бы пылал огонь для приготовления пищи.
А каким должно быть внутреннее убранство жилья? Столы и стулья, кровати, зеркала, напоминающие нам, счастливым, о стремительном беге времени, кресло для приятных размышлений, ковер, помогающий хозяйке содержать пол в чистоте. Белье, изящно перевязанное лентой и уложенное в ящики шкафа; твое платьице нового фасона и шляпы с искусственными цветами, картина на стене, посуда для повседневного обихода и бокалы для праздничного застолья, тарелки и блюда да еще крохотная кладовка с маленькими запасами. Туда можно заглянуть, если сильно проголодался или неожиданно нагрянул гость. Большая связка ключей… Мелочи? Но все это приносит с собой радость и уют. Да, прежде всего, домашняя библиотека, ночной столик и лампа, чей мягкий свет располагает к доверительности и интимности».
Если бы они с Симой откладывали женитьбу, покуда не будет выполнен этот минимум… Тем более их папы-мамы… Да и в нынешней России остался бы, пожалуй, один отец Вишневецкий в кресле для приятных размышлений под антикварной лампой, располагающей к доверительности его неиссякаемую паству.
