— Сколько именно голосов? — перебила Ева.
— Ох, даже не знаю… — Деннис нахмурился, и лицо у него сделалось трогательно растерянным. — По крайней мере, два. Это был диалог. Вернее, мне показалось, что это диалог. Слов я не слышал и, боюсь, вообще думал о другом. Когда окликнул Эдварда по имени, они замолчали.
— По крайней мере, два голоса. Слов вы не разобрали, но, может быть, расслышали, мужские это были голоса или женские?
— Отличный вопрос… — Отличный или нет, вопрос этот поставил его в тупик. — Я подумал, что один голос принадлежит Эдварду, но особого внимания не обратил. Такое со мной бывает. Чарли обучила меня одному трюку, который помогает вспомнить о том, на что сразу не обратил внимания. Похоже, я слишком часто думаю о постороннем.
Деннис закрыл глаза, несколько раз медленно вдохнул и выдохнул.
— Я вхожу в дом. Внутри тепло. Пахнет лимоном — значит, недавно прибиралась Сила. Я вспоминаю, каким был дом прежде, при бабушке с дедушкой, и мне становится грустно. Кое-какой мебели не хватает — ее завещали родне. На столике у входа раньше стояли свежие цветы. Жаль, что их больше нет, что в доме сумрачно. День хмурый и ненастный, и хочется, чтобы было светлее. Я слышу голоса. Мне досадно, грустно, и я слышу голоса дальше по коридору. Кажется, в кабинете, но я не уверен. Звучат они… то ли сердито, то ли возбужденно. Разговаривают двое, на повышенных тонах. Один голос вроде бы принадлежит Эдварду… да, точно Эдварду. Другой — женщине.
Деннис открыл глаза.
— Думаю, Эдвард был с женщиной. Я сумел вам помочь?
— Да. Что вы сделали дальше?
— Направился в глубь дома. Решил сказать риелтору, что ему здесь делать нечего и продавать свою долю я не собираюсь. Знал, что мы с кузеном поссоримся, но другого выхода не было. Я вошел в кабинет и увидел Эдварда. У меня словно землю из-под ног вышибли. Он сидел в кресле — не за столом, а перед ним. Из уголка губ течет кровь, один глаз… — Деннис снова зажмурился и помахал в воздухе руками. — Правый глаз подбит и опух. Вид у Эдварда был напуганный. Я бросился к нему на помощь, и тут… — Деннис поднес руку к затылку, — меня ударили по голове. Следующее, что я ясно помню, — я прихожу в себя, лежа на полу кабинета, голова раскалывается от боли. Эдвард исчез, кресло на обычном месте — позади стола. Такое впечатление, что мне просто привиделось, однако я лежу на полу, а на затылке кровоточащая рана.
— Что вы делали, когда пришли в себя?
— Искал Эдварда, звал его по имени. Голова у меня кружилась, мысли путались. Я прошел на кухню, затем поднялся на второй этаж. Эдварда нигде не было, и я понял: что-то не так. Позвонил Чарли… Шарлотте… доктору Мире. Сказал, что что-то случилось, и попросил ее приехать, привезти с собой вас. Поискал еще немного, а потом приехали вы.
— Почему не позвонили девять-один-один? Ваш кузен был ранен и исчез, на вас напали, однако вы почему-то позвонили жене, а не в полицию.
— Просто не сообразил. Моя Шарлотта работает в полиции. Работает с вами. Наверное, нужно было и впрямь позвонить девять-один-один, но я хотел, чтобы приехали именно вы, потому что с Эдвардом что-то случилось.
— Я полицейский из отдела по расследованию убийств. Вы предполагали, что ваш кузен убит?
— Нет-нет, даже не думал… Я до сих пор не вполне… Но вы полицейский, и это главное. Лучший из всех, кого я знаю. Я не сомневался: вы разберетесь.
— Вы позвонили жене, — продолжила Ева с легким нажимом, — и попросили пригласить офицера полиции, с которым у вас… дружеские отношения.
— Верно. — Деннис отмерил молока, вылил в шоколад. Затем маленьким каменным пестиком в маленькой каменной ступке растолок какой-то стручок. — Моя жена — известный и уважаемый специалист по психологии преступников, а вы — известный и уважаемый лейтенант полиции. Глупо соглашаться на меньшее, когда под рукой такие таланты.
Деннис высыпал в шоколад сперва толченый стручок, затем сахар и принялся методично помешивать.
Хорошо отвечает, подумала Ева. Очень хорошо — просто и логично. Однако она еще не закончила.
— Профессор Мира, вы когда-нибудь ссорились с кузеном?
— О да! — непринужденно, без тени лукавства ответил Деннис. — Много раз. Мы сильно расходились во взглядах. Вращались на разных орбитах, так сказать. У нас не было почти ничего общего. Не то что в детстве.
— Вы ссорились по поводу того, как поступить с домом на Спринг-стрит, который завещан вам обоим в равных долях?
— Да. — Ни колебаний, ни враждебности в голосе. — Мы обещали деду сохранить дом. Эдвард считал, что срок обещания истек. Я придерживался иного мнения.
— Вчера вы тоже ссорились?
— Нет. Не успели даже заговорить. Я произнес его имя, и тут меня ударили по голове. Думаю, мы бы обязательно поссорились, если бы не…
Деннис продолжал помешивать, но смотрел на кастрюлю так, словно позабыл, зачем она здесь.
— К кому переходит доля вашего кузена в случае его смерти?
— Что, простите?.. Ах да. Если Эдвард не изменил завещания, принадлежащая ему доля будет разделена поровну между двумя его детьми.
Деннис достал из морозильника миску и вооружился венчиком. Налил в нее какую-то жидкость из маленького пакетика — то ли молоко, то ли сливки — и добавил немного сахара. Затем подсоединил венчик к какому-то небольшому устройству, которое деловито зажужжало.
— Какие у вас отношения с племянниками?
— Чудесные молодые люди. Мы очень хорошо ладим. Надо будет их проведать. Они потеряли отца, и им нужна поддержка родных.
— По-вашему, они более расположены сохранить дом?
— Да, несомненно.
Ева увидела, что Деннис приготовил взбитые сливки. Значит, когда готовят взбитые сливки, их действительно взбивают?.. Кто бы мог подумать…
Деннис отставил миску со сливками в сторону, взял еще какое-то приспособление и натер остатки шоколада.
— Ева… то есть лейтенант Даллас… как бы ни хотел Эдвард продать дедушкин дом, у него все равно ничего бы не вышло. Он не сумел бы заставить меня нарушить данное слово. Как я уже говорил, мы отдалились друг от друга еще в колледже. Мы оба окончили Йельский — Эдвард на год раньше меня. Если бы он остался жив, мы бы вряд ли сблизились, но я никогда не пожелал бы ему зла, а он никогда бы не вынудил меня продать дом, сколько бы ни наседал.
— Иногда обидчикам дают отпор.
— Да, и своих детей я учил тому же. Да и сам давал Эдварду отпор более сорока лет. — Деннис повернулся к шкафу, достал из него кружки. — Некоторые принимают мягкость за слабость, а вы?
— Нет, сэр, я — нет.
— Родные подтвердят: когда речь идет о чем-то важном, я бываю ужасно упрям.
На другом конце комнаты Джиллиан тихонько фыркнула, и Деннис улыбнулся уголком рта.
— Обещание, данное человеку, которого я любил всем сердцем, для меня важно — даже священно. Мне не за чем было причинять вред Эдварду, чтобы его сдержать. Достаточно просто не отступаться. Я не склонен к жестокости. — Он разлил густой горячий шоколад по кружкам. — Мне не нравился Эдвард — не нравился тот человек, которым он стал, — но я любил его.
