— Эко! — затараторила Ченка. — Много, кто знат. Когта свадьба играли, спирт пили, Матвей был. Зимой Ульку рожала чуме, Игарка Ворохов рожал месте с Ченкой. Так и говорил: «Теперь я крёстный отес».
— Кто такой Матвей? — следователь бросил взгляд на Ки-валина.
— Орешников, с Покровского прииска. Пристав Волынский давал проводника Набокову, — пояснил Захар Исаич.
— Это всё косвенные свидетели. А вот тот момент… ну, когда вы были вместе, кто-нибудь может подтвердить?
— Разве мошно так кавари? Никто не может смотреть. Ченка молотая была, меньше Ули. Знакомилась первый раз с Тимой, вино пила. А ночью Тима Ченку любил. А потом, когда шли Этэмский голец, Тима опять хотел Ченку люпить. Ченка на скалу бешала. Тима за ней. Там, — подняла палец вверх, — Тима сорвался, хотел патать на камни. Ченка косы резала, Тиму вытаскивай. Патом, отнако, Тима говорил Ченке спасибо. Ченка полюбила Тиму и сама к нему ночью спать ложилась.
— Оставим эти подробности. Это ни к чему. Вот только дополни для точности: сколько тебе было лет, когда Дмитрий с тобой начал… жить?
— Эко! Ченка сапсем палыпая была. Пятнадцать зим прошло с рождения. Пора замуж хоти. Да не с кем. Мор был. Много люти помирай.
— Так-так. А Загбой знал, что вы с Дмитрием живёте?
— Нет, отнако. Закпой увидел, когда Улька ногами начала бить. Когда на Туманиха пришли.
— Хорошо-с. Очень хорошо-с, так сказать. А вот скажи мне ещё: когда вы шли, много ли у Дмитрия было пушнины?
— О! Много, отнако. Осень многа! Ченка смотрела, — подняла ладони вверх, — сколько пальцев на руках, тва раза так. Столько оленей пыло. На олене потки. Там сополь, дынка, пелка, колонок, росомаха, писец, рысь, вытра. Так много, нато племени зиму промышляй, и то не поймать.
Следователь многозначительно посмотрел на присутствующих, надолго замолчал, обдумывая, какой вопрос задать следующим. Наконец-то нашёлся.
— А вот по дороге, во время перехода, вы с кем-нибудь встречались? Видели людей или нет?
— Нет, отнако. Тима кавари, у лючи плохой примета, как в тайге чужой человек смотри. Нато стороной хоти.
— И что, так за весь переход так никого и не видели?!
— Нет, отнако. Когда Туманиха пришли, там Вороховых гляти. Рятом сополя, пелка промышляй. Там Иван шатун кушай. Ченка с Игорка помогай убивать амикана. Патом, отнако, амикан Игорка ногу хватай. Ченка на олене вези, а Закпой ногу ножом режь Игарке.
— Да уж, — перебил словоохотливую женщину следователь. — Всё это поистине достойно длительного выслушивания. 11о пока что, извините, к теме не относится. Я просто спросил тебя, встречали ли вы кого-то, оттуда, с мест, где раньше жили до перехода? Из своего рода, например?
— Своего рота, например? — переспросила Ченка. — Нет. Я говорила: мор был. Свой рот много помирай люти. Один Закпой и Ченка живой оставайся. Патом долго хотили тайга, других спрашивай. Никто Род Вытры не витал.
— Других, это кого?
Ченка наморщила лоб:
— Род Бегущий олень встречай, Быстрый вода, Чёрный гора. Польше, отнако, не помню.
— Ты сказала, Чёрная гора?
— Да. Так каварила. Вители охотников из рода Чёрная гора. Карошие, отнако, слетопыты. Много оленей по тайге вотят, каюр кароший. Амикана не боятся, ловко дынку ловят. Пелка глаз бьют…
Ченка хотела перечислить ещё выдающиеся достоинства знаменитого рода тунгусов, но следователь улыбнулся:
— Хватит. Понятно, что ты рассказываешь о хороших людях. А вот ещё, хотела бы ты встретиться с кем-то из рода людей Чёрной горы?
— Эко, насяльник! — Ченка обиделась. — Как мошно шути? Люди Чёрной горы живи талеко, — неопределённо махнула рукой куда-то за окно. — Толго хоти нато. Месяс, два, три на оленях ехать…
— А вот и нет, — хитро улыбнулся следователь, предлагая подождать, приложил палец к губам и крикнул в дверь: — Маслов! Сходи за эвеном!
Ченка подскочила на стуле. Что это? Не ослышалась ли она? Кто такой эвен? Может, Загбой приехал? Ждали недолго. В коридоре за стеной забухали кованые сапоги вестового. За ним едва слышная поступь ещё одного человека. В один момент женщина тайги представила того, кто торопится к кабинету. Что-то далекое всплыло в памяти: неужели?!
И точно. Дверь распахнулась, под рукой посыльного проскользнула невысокая тень. Несколько сконфуженное лицо, тонкий разрез глаз, приплюснутый нос, чёрные косы за плечами. Ченка узнала знакомого по крови человека!
Он тоже узнал её, воспринял как родную среди русских. Потому что за всё время, после того, как его попросили переехать с родных мест сюда, прошло более трёх месяцев. И хотя отношение гостеприимных лючей было на высоте, его кормили и поили за счёт казны, да так, что за все время передвижения эвенк был в хмельном угаре, обращались, как с купцом, и при возвращении на родину обещали выдать большое денежное вознаграждение. А он желал только одного: как можно быстрее вернуться, домой, в семью, в тайгу, к племени Чёрной горы.
Представился: Энакин. Ченка назвала своё имя. Вместе о чём-то заговорили на своём языке и уже через минуту были такими близкими людьми, что, казалось, прожили вместе, в одном племени долгую, трудную жизнь. Следователь остановил их, призвал к порядку:
— Подождите! Успеете наговориться. У вас будет время. Сейчас отвечайте на вопросы, которые буду задавать я.
Теперь, желая как можно поскорее отвязаться от следователя, Ченка в нетерпении закурила:
— Тавай, только пыстро. Нам, отнако, много говори нато.
— Вы не знакомы друг с другом?
— Нет. Глаза не смотри, но ухо тавно слушай. Закпой кавори, что у Палыной реки, в палыних горах живут люди Черной горы.
— А ты, Энакин, хоть раз выдел Ченку?
— Нет, отнако. Ченка не вител. Но люти кавари, что род Длиннохвостой Выдры помирай. Мор был!
— Так-с! Оч-чень хорошо, — следователь потёр руками ладони, взволнованно заходил вокруг стола. — А теперь, Энакин, расскажи нам, как ты был проводником у Набокова Дмитрия Ивановича.
— Пашто много раз говори? — тунгус закрутился на стуле. — Язык онемел. Голова кружись, дух не хватай. Тавай вотка! Ченка пить путет, говорить путем. Патом скажу.
— Нет. Говори сейчас, — следователь нахмурил брови. — А то водки не налью.
— Плахой ты человек! Тёпа мне сразу наливай, как просил. Ну латно, отнако. Паслетний раз каварить путу. Тавно пыло. Много лет прошло. Я тогта только шестой амикан пальмой колол. Отец мой каюр был Набокова. Я с ним хоти, помогай, тарогу казал, когда отец пьяный с оленя патай. Долго весной хоти, пуснину покупай у венки. Много пуснины набирай!
Энакин передохнул, припоминая прошлое, наморщил лоб, собрался с мыслями и стал рассказывать дальше:
— Вспоминай, хоти на река Светлый. Там Набоков зимовье рупи: две изба, два склат, баня. Отнако Энакин тоже баня хоти. Энакин не хотел, отнако приказчик Сурков заставляй. Каварил: «Мойся, чурка глазами. Амун пахнет!» Как так, Энакин амун пахнет? Патом палкой пил. Мой, отнако, чай варил, патом соль ложил. Мне кусно, ему нет. За это и пил. Обитно мне было. Приказчик Сурков плахой человек пыл. Всегда на венка ругайся. Охотник ехай на покрута, он его огненная вота поил. А сам с женой спал… Энакин вител, хотел ножом резать приказчик, да отец не тал, каварил, что грех лючу убивать, так бог русский наказал.
