Шульц подвел к Эдику какую-то миниатюрную девушку в строгом брючном костюме мышиного цвета. Она напоминала мышку, которая запуталась в копне собственных волос.
— Я хочу представить вам мою лучшую телохранительницу, — сказал Шульц.
У него это называлось «снять мерку».
Седой оглядел несоразмерность охраняемого тела и тела охраны, крепко пожал стальную мышиную лапку и сказал:
— Наконец-то я убедился, что судьба Америки в надежных руках.
Дебют гурийского юмора на европейской сцене прошел под сплошной гомерический хохот. Давно так не смеялись на международных форумах.
Уж если кто-то желает снять с вас мерку — пусть делает это под вашу диктовку: «Мой размер — такой-то».
— Кто я такой в сравнении с господином Шульцем? Но если за ним опыт, то за нами — правда!
Домашняя заготовка. Впервые применена на Смоленской площади в день вступления в должность.
— Кто я в сравнении с Андрей Андреичем? Он — большой океанский лайнер, я — маленькая лодка. Но — моторная!
В новую должность Седой вступал под смех облегчения мировой общественности, подчиненных и коллег».
Вовремя сказанная шутка помогала Шеварднадзе в сложных дипломатических баталиях. Вот еще отрывок из записок его помощника:
«23 марта 1988 года, Белый дом
В и ц е — п р е з и д е н т Б у ш. Нас очень беспокоит проблема безопасности на Олимпийских играх в Сеуле.
С е д о й. Я уверен, игры пройдут хорошо.
П р е з и д е н т Р е й г а н. Оставьте нам хотя бы несколько медалей.
С е д о й. Этот вопрос можно будет обсудить сегодня на вечернем раунде наших переговоров. Если с вашей стороны будут уступки по вопросам стратегической оборонной инициативы. (Общий смех.)»
Умения ладить с людьми и говорить приятные им вещи, неизменно добиваясь своего, Шеварднадзе не занимать.
В Министерство иностранных дел на встречу с аппаратом и послами, которых со всего мира собрали в Москву, приехал Горбачев. Шеварднадзе, вспоминает Борис Дмитриевич Панкин, тогда посол в Швеции, стал говорить, какая им оказана огромная честь, что генеральный секретарь впервые за всю историю государства посетил МИД. На эти слова Горбачев отозвался, что ничего особенного в этом нет и не надо преувеличивать. Шеварднадзе с мягкой улыбкой сказал, что он замечание генерального секретаря, разумеется, принимает к исполнению, но сейчас все-таки будет читать то, что у него написано. Зал заулыбался.
Министру пришлось нелегко. Его ждали мучительные переговоры с американцами об ограничении ядерных вооружений. Предстояло в краткий срок освоить огромный массив информации. И когда его постепенно знакомили с этой проблематикой, он был просто в отчаянии, говорил:
— Зря я согласился на эту должность! Это же невозможно понять.
Помощников поражала его способность мгновенно вникнуть в суть обсуждаемой проблемы. Память у него была замечательная — не хуже, чем у Громыко. Шеварднадзе не изображал из себя всезнайку. Принимая дипломатов, которые вели переговоры с американцами по стратегическим вооружениям, он несколько застенчиво сказал:
— Я первоклассник, не смущайтесь. Хочу, однако, все знать и сам понимать.
Если чего-то не понимал, он спрашивал, просил объяснить. Сказанное запоминал. Ему очень помогали природный ум и быстрая реакция. Поэтому он не боялся полемики, «ближнего боя» и не старался удержать противника на дистанции.
Громыко не разрешал на переговорах синхронного перевода, всегда настаивал на последовательном. Эта процедура сильно затягивала переговоры, но давала Громыко дополнительное время на размышление. При синхронном переводе непросто уловить тонкости, детали. А вот Шеварднадзе возмущался, если ему предлагали последовательный перевод: жалел время. Он был самым внимательным слушателем, которого только видели в министерстве. Он поражал дипломатов способностью с ходу разобраться в сложнейших проблемах, выделить главное и не упустить ни одной мелочи.
Шеварднадзе изменил ритм мидовской жизни, вспоминает главный министерский переводчик Виктор Суходрев. Он допоздна работал, приезжал на Смоленскую площадь и в субботу. Очень удивлялся, если вечером кого-то не оказывалось на месте. Скоро все дисциплинированно сидели на местах и раньше министра домой не уезжали.
«Работа шла в сумасшедшем режиме и темпе, — пишет Юлий Квицинский. — Их задавал министр, подвергавший себя немыслимым перегрузкам. Встречи и переговоры, полеты за границу и приемы в Москве шли непрерывной чередой… Сказывался немалый политический опыт Шеварднадзе, его знание людей, искусство строить личные отношения, просчитывать ситуацию и без нужды не обострять ее».
Когда в результате сближения с Южной Кореей стали ухудшаться отношения с Северной Кореей, Шеварднадзе прилетел в Пхеньян. Обещавший быть нелегким разговор с «великим вождем» Ким Ир Сеном он начал с изысканного оборота:
— Михаил Сергеевич сказал мне: прежде чем отчитаешься передо мной, отчитайся перед товарищем Ким Ир Сеном.
«Рядом с великим вождем, — записал в дневнике помощник советского министра Теймураз Мамаладзе, — сынок, Ким Чен Ир, инфант, престолонаследник и надежда нации. Толстенький, одутловатый очкарик, низкорослый и мрачный, глядящий с подозрением на каждого, кто осмеливается посмотреть на него… Я обратил внимание на его маленькие ножки, обутые в серые туфельки с узкими загнутыми носами».
На первых переговорах с американским Государственным секретарем Джорджем Шульцем Эдуард Шеварднадзе держался спокойно, изображал внимательного и вежливого новичка, но был настороже. Шульц был хозяином, поэтому он сказал:
— Я хотел бы вам, господин министр, как гостю, предоставить слово первым.
Перед Шеварднадзе на столе лежала подборка материалов по всем вопросам, которые будут обсуждаться. И он вдруг прямо заявил:
— Вы знаете, я человек новый. Претендовать на то, что я прекрасно знаю все вопросы, которые будем сейчас обсуждать, было бы с моей стороны глупо. Поэтому заранее прощу прощения: мне приготовили справки, я их прочитаю, и это пока что все, что я могу сделать.
Простота и откровенность всем понравились. Американцы увидели, что новый министр человек разумный и уверен в себе, поэтому не боится признать, что чего-то не знает. Наши дипломаты успокоились: неприятных неожиданностей не возникнет. А закончил первую встречу Эдуард Амвросиевич неожиданно. Уже собирались расходиться, вдруг он обратился к Государственному секретарю:
— Могу я на секундочку вас задержать?
Он произнес несколько возвышенных слов о Джордже Шульце как об опытном дипломате. Американцы растаяли от удовольствия, и тут Шеварднадзе добавил:
— На вашей стороне, господин Государственный секретарь, опыт, а на нашей стороне — правда.
Американцы этого никак не ожидали. Получилось, что последнее слово осталось за советским министром. Он сразу изменил стиль и атмосферу переговоров: у нас с американцами множество проблем и противоречий, мы жестоко спорим и будем спорить, но почему мы должны вести себя как враги? И во время второй встречи с Шульцем советский министр сказал:
