Недели через полторы, в одно ненастное, хмурое утро, в положенный час никто не явился. Никто не позвонил. Обычно утром посол почти всегда находил минутку, чтобы справиться о ее здоровье и самочувствии, пригласить к обеду, а его жена являлась самолично, чтобы спросить, не желает ли Марианна Михайловна «заняться женскими делами: посмотреть или купить какие-либо «тряпочки» в лучших магазинах и модных домах Парижа». В это хмурое утро никто не приходил, никто не звонил.
Слегка удивленная, Марьяна отправилась в кабинет посла. Навстречу ей вышла секретарша и явно смущенно сказала, что товарищ посол занят и не может ее принять, но что товарищ советник ждет ее. Марьяна отправилась к нему. Советник, с лица которого как будто смыло обычную любезность, официальным тоном заявил ей, что для нее уже заказан билет на поезд сегодня вечером и ее ждут в Москве. Встревоженная Марьяна спросила, не заболели ли ее муж или дочь.
— Все в порядке со здоровьем ваших близких, об остальном узнаете в Москве, — был ответ.
Поезд уходил в пять или шесть вечера. Марьяна провела весь день в своих апартаментах, безумно волнуясь. Никто не пришел. Никто не позвонил. Один из секретарей посольства отвез ее на вокзал и посадил в поезд. Только в Москве она все узнала от мужа».
Жалел ли Шепилов, что все так получилось? Тихон Николаевич Хренников рассказывал мне:
— Дмитрий Трофимович потом говорил, что в общем не собирался выступать против Хрущева так резко. Но, видимо, наболело. Он уважал Хрущева. Вместе с тем считал возможным и необходимым покритиковать товарища по партии. Но он не думал, что так получится.
Интеллигенция была огорчена его уходом. Илья Эренбург заметил с сожалением, что «он уже начинал кое-что понимать». Например, он разрешил создать Союз кинематографистов. Шепилов разрешил это сделать в 1957 году.
Опалу он перенес более чем достойно. Дмитрий Косырев говорит:
— Дед всегда знал, что рано или поздно его выкинут из политики, и был к этому готов.
Сразу после пленума Дмитрия Трофимовича положили в 7-й корпус больницы имени С.И. Боткина — у него случилось обострение язвы двенадцатиперстной кишки. Он лежал в одноместной палате и был подавлен происходящим — страна громила антипартийную группу. Все газеты были полны этим. Он плохо спал, у него болело сердце.
За Шепиловым следили. Он советовал друзьям хотя бы на время забыть о нем:
— Зачем вам неприятности из-за меня?
Хрущев распорядился убрать Шепилова из Москвы. Ему нашли работу во Фрунзе. 2 ноября 1957 года один из вице-президентов Академии наук СССР подписал распоряжение: «В соответствии с просьбой АН Киргизской ССР командировать члена-корреспондента АН СССР Д.Т. Шепилова в распоряжение Президиума АН Киргизской ССР для использования на работе в качестве директора Института экономики. Разрешить проезд в г. Фрунзе самолетом за счет сметы Совета по координации».
Шепилова отправили в Киргизию директором Института экономики, но Хрущев все никак не мог успокоиться. Из директоров велено было Шепилова перевести в заместители. Рассказывали, что в Киргизии он часто приходил на вокзал и с тоской смотрел вслед уходившим поездам. Он томился вне Москвы. Он стал болеть. В 1959 году приехал в Москву. Его друг знаменитый хирург Александр Александрович Вишневский удалил ему желчный пузырь. Шепилову дали II группу инвалидности. Он с трудом сумел купить себе путевку в Железноводск. Пока он там находился, получил уведомление о выселении его из московской квартиры — под тем предлогом, что у него во Фрунзе есть квартира, а две квартиры советскому человеку иметь не положено. В реальности квартиру во Фрунзе он, уезжая, сдал. Просто нашли повод доставить неприятность, выжить из Москвы. Это было наказание за своеволие.
Из Кисловодска по аппарату междугородной правительственной ВЧ-связи он позвонил Анастасу Ивановичу Микояну, который был очень близок к Хрущеву, попросил о помощи. Тот быстро сказал:
— Я ничего не знаю, ты мне не звонил, но лучше выезжай в Москву.
Чиновника, который позволил Шепилову воспользоваться аппаратом ВЧ, уволили. Шепилов приехал в Москву и увидел, что его вещи выносят из квартиры. Операцию осуществляла милиция. Он сидел на лестничной клетке и связывал веревочкой книги. Восемь месяцев они с женой ночевали у знакомых.
Потом жене Шепилова Марьяне Михайловне удалось подкараулить жену Хрущева Нину Петровну, поговорить с ней. В память о старой дружбе Нина Петровна замолвила слово перед мужем. Хрущев смилостивился. Шепилову дали двухкомнатную квартиру на Кутузовском проспекте. Цековские чиновники с нескрываемым презрением говорили о своем недавнем начальнике:
— Мы ему дали маленькую квартирку, а он спрашивает, где ему держать книги и бумаги. А мы ему объяснили: мы даем вам квартиру не для книг и бумаг, а для жилья.
Получив московскую прописку, он написал письмо с просьбой дать работу, потому что на одну пенсию не проживешь. Его вызвали в ЦК и спросили:
— Что бы вы хотели делать?
Шепилов ответил:
— Я ушел на фронт из Академии наук, я научный работник и хотел бы вернуться в академию. Может быть, я заработал себе право уже не вести никакой организационной работы, однако мог бы работать научным сотрудником.
В сентябре 1960 года его взяли в Главное архивное управление при Совете министров СССР ученым археографом. Другой работы для него не нашлось. Коллективу было приказано не проявлять к нему интереса, не заходить к нему без дела. Словом, не общаться. Занимался он тем, что писал рецензии на сборники документов, которые готовили к изданию архивные учреждения разных ведомств. Но написанные им рецензии подписывал начальник Главархива, так что работа Шепилова была анонимной.
После XXI съезда партии, в феврале 1962 года, его исключили из КПСС «за активную антипартийную фракционную раскольническую деятельность». Академии наук — невиданное дело! — было предписано лишить его звания члена-корреспондента, как «выступившего против интересов народа».
Время от времени он пытался добиться реабилитации. В 1970 году его принял министр обороны Андрей Антонович Гречко и проявил к нему внимание. Через некоторое время Шепилов, как генерал, получил военную пенсию и право пользоваться услугами медицины Министерства обороны. Как отставной генерал, он мог лечиться в военном госпитале и отдыхать в подмосковном санатории «Архангельское».
В 1973 году ему дали новую квартиру. 18 февраля 1976 года Комитет партийного контроля при ЦК КПСС восстановил его в партии с сохранением партстажа. С ним разговаривал сам председатель КПК Арвид Янович Пельше, сказал, что справедливость восторжествовала. Беседа в КПК обнадежила Дмитрия Трофимовича. Он надеялся, что теперь ему найдется какая-то более интересная работа. Но все пути ему были закрыты. Единственное, что для него сделали, — это повысили в должности, перевели в старшие археографы.
В ноябре 1982 года он вышел на пенсию — в семьдесят семь лет. Но он вовсе не был немощным стариком. Он всегда очень аккуратно одевался, хотя начисто был лишен тяги к материальным благам, ничего не имел и никогда от этого не страдал. Отличался тем, что любил писать письма — редкое качество для людей XX века.
