– Ребят, вы не могли бы, пожалуйста, сделать музыку потише? Я тут заниматься пытаюсь, если вы забыли.
– Ой, прости. Она тебе мешает? – спросила я, оборачиваясь.
Он, сощурившись, сверлил меня взглядом.
Не говоря ни слова, Джереми убавил громкость. Спустя еще около часа он спросил:
– Тебе надо в туалет или еще что-нибудь? Я остановлюсь на следующей развилке заправиться.
Я покачала головой.
– Неа. Пить только хочется.
Мы припарковались на заправке, и, пока Джереми заливал бак, а Конрад дремал на заднем сиденье, я сбегала в магазинчик. Купила нам с Джереми «фруктовый снег», наполовину из колы, наполовину вишневый, смесь, которую за многие годы я довела до совершенства.
Вернувшись к машине, я села на свое место и передала Джереми его стакан. Он просиял:
– Ого, спасибо, Беллс. С каким у меня вкусом?
– Пей и узнаешь.
Он отхлебнул побольше и довольно кивнул.
– Пополам кола и вишня, твой фирменный напиток. Класс.
– Эй, а помнишь, когда… – начала я.
– Ага, – тут же откликнулся он. – Отец до сих пор не любит, ктогда кто-то берет его блендер.
Я закинула ноги на приборную панель и откинулась на спинку кресла, посасывая «снег». Подумала: «Счастье – это фруктовый снег с ярко-розовой соломинкой».
Сзади донесся раздраженный голос Конрада:
– А мой где?
– Я думала, ты еще спишь, – спохватилась я. – А фруктовый снег надо пить сразу, иначе он растает, так что… я решила тебе не покупать.
Конрад сердито на меня уставился.
– Ну так дай хоть из твоего стакана попить.
– Но ты ж его терпеть не можешь.
Это правда. Конрад не любит сладкие напитки. И никогда не любил.
– Плевать. Жажда замучила.
Я дала ему свой стакан и повернулась, чтобы посмотреть, как он будет пить. Ожидала, что он начнет кривляться и корчиться, но он сделал несколько глотков и вернул стакан мне. А затем выдал:
– Я думал, твой фирменный напиток – какао.
Я опешила. Что он только что сказал? Он это помнит? Судя по тому, как он смотрел на меня, выгнув одну бровь, действительно помнит. В этот раз отвернулась я.
Потому что я тоже помню. Помню все.
Глава 41
Конрад ушел сдавать экзамены, а мы с Джереми купили сэндвичи из зернового хлеба с индейкой и авокадо и съели их на лужайке. Я доела первой – уж очень проголодалась.
Закончив свой сэндвич, Джереми смял обертку в тугой шарик и бросил его в урну. Затем снова опустился рядом на траву.
– Почему ты не приезжала ко мне после того, как мама умерла? – спросил он вдруг.
– Я п-п-приезжала, – залепетала я. – На похороны.
Джереми, не мигая, смотрел мне в глаза.
– Я не об этом.
– Я… думала, тебе пока не хочется меня там видеть.
– Нет, это тебе не хотелось туда приезжать. Я очень хотел тебя увидеть.
Он прав. Я не хотела туда приезжать. Не хотела и близко к ее дому подходить. Любые напоминания о ней отдавались в груди болью, нестерпимой болью. Но от мысли, что Джереми ждал моего звонка, что ему было необходимо с кем-то поговорить, сердце буквально защемило.
– Ты прав, – признала я. – Надо было приехать.
Джереми поддерживал Конрада, Сюзанну. Меня. А кто поддерживал его? Никто. Я хотела, чтобы он понял, что теперь я рядом.
Он поднял голову и посмотрел в небо.
– Знаешь, как мне трудно? Потому что я хочу о ней говорить. Но Конрад не хочет, а с отцом я говорить не могу, и тебя тоже рядом не было. Мы все ее любим, но никто не в силах о ней вспоминать.
– А что бы ты сказал?
Он задумчиво запрокинул голову.
– Что я по ней скучаю. Очень-очень. Ее всего два месяца нет, а кажется, гораздо дольше. А еще, как будто это совсем недавно случилось, только вчера.
Я кивнула. Именно так казалось и мне.
– Думаешь, она была бы рада?
Он имел в виду Конрада и то, как мы ему помогали.
– Думаю, да.
– Я тоже. – Он нерешительно помолчал. – И что теперь?
– В каком смысле?
– В смысле, ты еще приедешь этим летом?
– Ну конечно. Приеду вместе с мамой.
Он кивнул.
– Хорошо. Потому что, знаешь, отец неправ. Это и твой дом. И Лор, и Стива. Он наш общий.
Меня вдруг охватило странное желание – даже потребность – протянуть руку и прикоснуться к его щеке тыльной стороной ладони. Чтобы он понял, чтобы почувствовал, как много значат для меня его слова. Потому что мои чувства порой никакие слова не способны передать. Я это понимала, но все равно должна была попытаться.
– Спасибо. Это… очень приятно слышать, – сказала я.
Он пожал плечами.
– Это правда.
Конрада мы увидели издалека, он быстрыми шагами приближался к нам. Мы в ожидании встали.
– По-твоему, новости хорошие? – спросил Джереми. – По-моему, хорошие.
По-моему, тоже.
Конрад подошел к нам.
– Я их порвал! – воскликнул он, поблескивая глазами. В первый раз после смерти Сюзанны я увидела на его лице улыбку, настоящую улыбку – радостную и беззаботную. Они с Джереми хлопнули друг друга по ладони, и от их хлопка даже воздух зазвенел. А потом Конрад улыбнулся мне и так быстро закружил, что я чуть не споткнулась.
– Видишь? – смеялась я. – Вот видишь? Я же говорила!
Конрад подхватил меня и так же, как той ночью, перекинул через плечо, словно я пушинка. Пока я смеялась, он побежал, виляя из стороны в сторону, как игрок на футбольном поле.
– Поставь меня! – взвизгнула я, пытаясь одернуть подол платья.
Он послушался. Аккуратно поставил на землю.
– Спасибо, – сказал, не убирая руку с моей талии. – Что приехала.
Не успела я отмахнуться, мол, не за что, как подошел Джереми, напоминая:
– У тебя еще один экзамен, Кон.
Его голос прозвучал напряженно, и я, смутившись, расправила платье.
Конрад взглянул на часы.
– Точно! Пора идти на психологию. Я быстро. Встретимся через час или около того.
Я смотрела ему вслед, и в мыслях у меня проносился миллион вопросов. Голова кружилась, и не только оттого, что меня покрутили в воздухе.
– Пойду поищу туалет, – неожиданно бросил Джереми. – Встретимся у машины.
