Мама кивнула.
– Давай присядем?
Она села у кухонного стола, я заняла место напротив.
– Мне жаль, что я тебя ударила, – произнесла она дрогнувшим голосом. – Прости.
– Ты никогда меня не била.
– Знаю.
Мама потянулась через стол и накрыла мою руку ладонями, будто крепким коконом. Я поначалу напряглась, но затем поддалась ее утешениям. Потому что видела, что ее этот жест тоже утешает. Так мы сидели довольно долго.
– Ты мне солгала, Белли, – сказала она наконец, отпуская мою руку. – Раньше ты мне никогда не лгала.
– Я не хотела. Но Конрад и Джереми… я ими очень дорожу. Я была им нужна, вот и поехала.
– Жаль, что ты мне ничего не сказала. Мальчики Бек мне тоже дороги. Если что-то не так, я хочу об этом знать. Понимаешь?
Я кивнула.
– Ты готова ехать? – сменила она тему. – Хотелось бы избежать воскресных пробок на обратном пути.
Я уставилась на нее.
– Мы не можем просто взять и уехать. Здесь же такое творится. Не позволяй мистеру Фишеру продавать дом. Пожалуйста!
Мама вздохнула.
– Я не знаю, что ему сказать, чтобы он передумал, Белли. У нас с Адамом во многом мнения расходятся. Я не сумею помешать ему, если он твердо решил его продать.
– Сумеешь, я уверена, сумеешь. Тебя он послушает. Конраду и Джереми очень нужен этот дом. Они без него не смогут.
Я опустила голову на стол, гладкое дерево приятно холодило щеку. Мама положила руку мне на макушку, провела пальцами по спутанным волосам.
– Я ему позвоню, – наконец уступила она. – А теперь поднимайся и прими душ.
Я с надеждой подняла голову и увидела ее решительно сжатые губы и сощуренные глаза. И поняла, что битва еще не закончена.
Если кто и способен все исправить, так это моя мама.
Глава 34
Джереми
Помню один случай – мне, кажется, было тринадцать, а Белли – одиннадцать, почти двенадцать. Однажды летом она простыла и чувствовала себя ужасно. Все дни она, в одной и той же замызганной пижаме, проводила на диване в окружении скомканных носовых платков. Ей, как больной, разрешили смотреть любые передачи по телевизору. Ее не тошнило только от виноградного мороженого, и, когда я потянулся за ним, мама велела оставить его для Белли. Хотя Белли уже три таких съела. Мне пришлось довольствоваться желтым эскимо.
Как-то днем Конрад со Стивеном втихаря смылись в зал игровых автоматов, о чем мне знать не полагалось. Наши мамы думали, что они поехали на великах в рыболовный магазин за резиновыми червями. Я собирался покататься на волнах с Клэем и, уже в плавках и с полотенцем на шее, столкнулся на кухне с мамой.
– Куда намылился, Джер? – спросила она.
Я сложил пальцы в жесте «шака», популярном приветствии серферов.
– Ловить волны с Клэем. Пока!
Я уже схватился за раздвижную дверь, но мама задумчиво сказала:
– Хм. Знаешь, что?
– Что? – подозрительно осведомился я.
– Было бы мило с твоей стороны остаться сегодня дома и подбодрить Белли. Бедняжке не помешает компания.
– Ну мам…
– Пожалуйста, Джереми?..
Я вздохнул. Мне вовсе не улыбалось сидеть дома и поднимать Белли настроение. Я хотел кататься с Клэем на досках.
Я молчал, и мама добавила:
– А вечером поставим гриль на террасе. Ты сможешь заведовать бургерами.
Я снова вздохнул, на сей раз громче. Мама все еще полагала, что, разрешая мне разжигать угли в жаровне и переворачивать бифштексы, она делает мне большое одолжение. Это, конечно, весело, но не настолько. Я открыл было рот, мол, нет, спасибо, но ее лицо светилось такой нежностью, такой уверенностью, что я соглашусь…
– Ладно, – не смог отказать я.
Я снова поднялся наверх, переоделся и присоединился к Белли в комнате отдыха. Сел подальше. Не хватало еще от нее заразиться и на неделю выйти из строя.
– Почему ты до сих пор в доме? – спросила она, смотркаясь.
– Снаружи слишком жарко, – нашелся я. – Хочешь, кино посмотрим?
– Не так уж там и жарко.
– Тебе-то откуда знать, ты же не выходила?
Она сощурилась.
– Тебя что, твоя мама заставила со мной дома сидеть?
– Нет.
– Ха! – Белли схватила пульт и переключила канал. – Врешь ты все.
– А вот и нет!
Громко высморкавшись, она прогнусавила:
– Телепатия, забыл?
– Она не работает. Дай мне пульт!
Она замотала головой и прижала пульт к груди, чтобы не отняли.
– Неа. Извини, он весь в моих микробах. А тосты еще остались?
Тостами мы называли хлеб, который мама покупала на фермерском рынке. Его продавали в нарезке, в виде толстых белых ломтей, чуть сладковатых на вкус. Утром я как раз доел последние три кусочка. Намазав их маслом и ежевичным вареньем, я слопал тосты как можно скорей, пока никто не успел проснуться. В доме с четырьмя детьми и двумя взрослыми хлеб уходит мгновенно. Тут каждый сам за себя.
– Больше тостов нет.
– Ну Конрад со Стивеном и свиньи, – пожаловалась она, шмыгая носом.
– Я думал, ты можешь есть только виноградный лед, – виновато пробурчал я.
Она пожала плечами.
– Я проснулась утром и захотела тостов. Наверное, выздоравливаю.
Мне она здоровее не казалась. Глаза опухшие, кожа сероватого оттенка, а волосы она, по-моему, уже несколько дней не мыла, такие они были тусклые и спутанные.
– Может, тебе стоит принять душ? – предложил я. – Мама говорит, после душа всегда чувствуешь себя лучше.
– По-твоему, от меня воняет?
– Э… нет.
Я выглянул в окно. На небе ни облачка. Клэй, небось, оттягивается по полной. Стивен с Конрадом тоже. Конрад опустошил свою старую – еще с первого класса – свинью-копилку, в которой оказалась тонна четвертаков. Они, наверное, весь день в зале проторчат. Интересно, сколько еще Клэй пробудет на пляже? Может, удастся застать его там через пару часов? К тому времени еще не стемнеет.
Белли, наверное, заметила, что я пялюсь в окно.
– Да иди уже, раз так хочется, – произнесла она жутко гнусавым голосом.
– Сказал же, не хочется, – огрызнулся я. Но потом глубоко вздохнул. Маме не понравится, если я расстрою Белли, когда она так болеет. А она и правда выглядела очень одиноко. Мне даже стало ее жалко – весь день торчать дома. Простыть летом – хуже не придумаешь.
